Когда, оживленный врачами, он подошел, Миша сказал ему то, что сказать просила Сабина:
— Слушай, Топ, ты — неудачняк! В свои двадцать пять ты не смог победить Джонсона, чемпиона крохотной африканской страны, которого кафедра физкультуры с трудом уговорила пробежаться с тобой. А он — ей-ей! — не хотел этого!
— Он не хотел этого потому, — продолжал Миша азартно, — что в действительности Джонсон, может быть, не чемпион и даже, может быть, вообще не бегун, поскольку ни в одном справочнике нет не только имени Джонсон, но и сведений о легкой атлетике на его крохотной Родине.
—Послушай, Топ, ты — маньяк! — наяривал Миша, ощущая молчаливую поддержку Сабины, — пять с чем-то лет ты занимаешься бегом, но все, чего ты добился, это пяток институтских рекордов под визг мальчишек, которым наказано было визжать, раз их отпустили с коллоквиума, да возможности закончить дистанцию как раз ко времени окончания футбольного матча — иначе трибуны бы были пусты. Даже сегодня, в городской день бегуна, ты, как и сто девяносто два других доморощенных марафонца, не осилил сорок два километра, ты, Топ, испекся, и ты — сумасшедший! Ты променял Сабину, эту очаровательнейшую Сабину…
—Заткнись! — заорал Топ, воскресая после теплового удара. Я решил, что наконец-то в нем пробудился супруг. Возможно, так решил и многоопытный Миша, поскольку проглотил дальнейшие комплименты в адрес Сабины.
— …на износившуюся старую туфлю! — вот так он закончил.
Что было дальше — вы догадались, конечно. Удар Топа был тщательно выверен: ощипанный Миша брякнулся точнехонько между скамьями. Будто шар, по прямой вбитый в лузу.
И не встал.
А я растерялся. Хлопоча над пасмурным Мишей, усовещал Топа: «Ты, Топ, чего? С кем ты связался? Ему же, ничтожному, хилому, за пятьдесят перевесило, а ты — чемпион!
Я растерялся, но Топ вспомнил, что он — чемпион. глянул коротко на отдыхающего паренька и пошлепал с голых трибун: стадион опустел, «Спартак» проиграл. На мне же осталась Сабина, остался и Миша. В глазах Сабины сейчас не было моря — темный омут в них был. Миша был недвижен, как труп.
Было ясно, что Топ не вернется, и я занялся тем, который выглядел бездыханным:
— Вставай же, приятель, очнись!
Пожилой Миша скосил глаз на меня. Я понял его.
—Топ ушел! — сказал я.
— Как так ушел? — На всякий случай он не вставал. — Как это ушел? Ну, задам ему трепку! Задержите его!
— Разве задержишь оленя? — грустно сказала Сабина.
— Где этот хмырь? — паренек бодро вскочил и крутанул головой словно бы в поисках Топа. Но это неумно: вертеть головой после такого удара! И паренек схватился за шею: такой это человечище, Топ, что что бы ни сделал — все будет на совесть.
— Где этот хмырь? — горько переспросила Сабина. — Да уж, конечно, опять побежал!
— Бегал оленем, а прыгать станет козлом! — пригрозил Миша, грея затекшую шею ладонью. — Затеять драку из-за потрепанной туфли!
Сабина! Как она вскинулась, погрустневшая гордячка Сабина, уяснив окончательно, что Топ, ее муж, затеял драку исключительно из-за Кроссовки, из-за негодяйки Кроссовки, которая даже в минуту позора своего обожателя вела себя как королева. Совсем легкое, почти незаметное «хи-хи-хи» соскочило с ее розового язычка, проглянувшего через полинялые полоски шнуровки. Она никогда не выказывала
своего женского превосходства, наша Кроссовочка, воистину, неприступность, уверенность и в меру иронии — то, что и нужно, чтобы подвигнуть мужчину на подвиг!
Однако ж и Сабина доказала, что кое-что стоит!
— Эй, Топ! — негромко позвала она. И вот странность: муж, далеко убежавший в этот момент, он ее услыхал! — Джонсон потому победил, — сказала спокойно Сабина, — что бежал босиком! Как великий Абебе Бикила! Как, по всей видимости, и сам Фиддипид! Куда до них перегревшемуся Лассе Вирену!
Представьте, удар оказался точнехонек — и шар от борта лег в лузу, как миленький: Топ скинул с ноги нашу туфлю!
Бедные женщины! Бедный пожилой паренек! Так на мне они и остались: Сабина, потерявшая Топа и вряд ли что приобретшая, кроме плевого флирта! Миша, в очередной раз схлопотавший по шее — и если бы еще ему что-нибудь обломилось при этом! И, наконец, туфля, забытая под
скамейкой. И если б не Топ, я, может, и сам забросил машинку, печатающую подругу свою, ведь столько столкновений с редакторами, столько невозвращенных пощечин, но Топ-то бежит! Он все бежит!
Он бежит и сейчас, не торопко, но и не медленно, экономно расходуя углеводы, максимально используя энергию каждого вдоха. По слухам, он вышел из трех часов и даже, говорят, из двух с половиной, по слухам, он — чемпион нашего города (жителей — триста тысяч, среди них, может, имеются и марафонцы!). Но долго еще ему бежать и бежать, и никому неизвестно, что ждет его впереди, поскольку пика своих результатов марафонцы достигают до тридцати, не позднее, и, если рассматривать статистически, у Топа на все про все шестьдесят месяцев, и много ли это, или уже недостаточно, кто его знает.
Ах, он верит, что победит всех однажды?
Но то будет однажды!
Ах, человечество живо рекордами?
Но в марафоне рекорд не фиксируют!
Ах, в Историю войдет его имя?
Но кто сегодня помнит великого Абебе Бикялу? Кто слышал о знаменитом Лассе Вирене?
Я?
И я б не слыхал, если б не придумывая этот рассказ! Читал специальную книжку, представьте!
Фиддипид?
Эк заладили: Фиддипид, Фиддипид!.. Не тот ли это несчастный, имя которого — если верить другой специальной книжке о беге — звучит совсем по-иному. Феденикс — так там назвали его!
— Мне тебя жалко, дружище! — артачится Топ. — Не результат важен — процесс! Кто не познал этого — тот и не жил! — вот так он откликается мне и ослепляет улыбкой, на секунду замедлив свой бег. На взгляд окружающих — тяжелый и нудньий, на взгляд и мой, и его — упоительный.
Но вот Топ спохватился. Снял с лица — будто влажной тряпочкой смыл — улыбку, расслабил все, что не нужно для бега, и вновь затрусил, преодолевал усталость и боль, сухоту в горле и немочь, этот высокий красивый брюнет, которому бы мастеровито работать, да строить свой дом, да ласкать красивых детей от веселой Сабины, а он все бежит и бежит, не обращая внимания на отсутствие дам и цветов.
Хмурый дождь разогнал последних зевак, и только на противоположной трибуне осталась квадратоплечая физкультурка. Единственная, кто верит в звезду, единственно верная Топу.
Единственная.
Если не считать туфлю, хоть и брошенную, но так же по-прежнему верную. И до сих пор не могу я расставить оценки, в то время как Топ все бежит и бежит. Теперь уже — босиком.
Куда и зачем ты бежишь, мой приятель?
Стоит ли огорчаться, если долго и долго не удается пробиться к читателю? Не стоит, пожалуй! Так полагаю: писание книг — одно из жалких проявлений жажды земного бессмертия, способ (при том — не самый удачный) прорыва к потомкам.
Отсюда выходит: зачем суетиться? Потомки прочтут, откопают… Но вот жуткий вопрос: скажите по совести, мой уважаемый, мой образованный современно собрат: вот Вы, лично Вы прочитали «Войиу и мир», «Идиота», «Обломова» до конца, начиная с начала, без пропусков?
Да-а-а?
Что ж! Тогда в самом деле: зачем суетиться? Однако же… хочется! (А вслух говорю: надо! не мне! им очень надо! им нужен я!)…
И суечусь… И огорчаюсь!
Александр Жулин.
Из цикла «Беседы с воображаемым собеседником».
КАРНАВАЛ-84
Рассказ
…по данным современной науки, оптимальный размер дырочек в солонке равен 3 мм2.
(«New Scientist», 1983, т.97, № 1344, с.367).