Юрий Семецкий
Душа в тротиловом эквиваленте. Продолжение
…Шаг вперед. В пустоту. Или нет, скорее, в ничто. Противное, тянущее ощущение в животе. Потом времени и возможности для терзаний не осталось. Всосало, понесло, завертело в ледяной тьме. Стало нечем дышать. Еще один рывок в вязкой пустоте, и меня с оглушительным хлопком выбросило в нестерпимое для глаз сияние.
На тщательно выметенные, отполированные тысячами ног мраморные плиты я вылетел в облаке морозного пара — слишком велика оказалась разница температур.
В точном соответствии с законами природы, одежда моментально заиндевела, на волосах и ресницах повисли капли. Солнце заиграло на жидких зеркалах, и мир окрасился во все цвета радуги. Радостно, красиво и празднично, но сильно мешает обзору.
— Ой! — только и получилось вымолвить.
Немилосердно пекло солнце и саднило разбитое колено. Оглянувшись я заметил, как ко мне, размахивая руками, бегут мужики, одетые в белые одежды, напоминающие туники с длинными рукавами, без швов, застежек и воротника.
— Соуб, как есть, арабский соуб! — всплыло затертое, давнее знание.
Завопил об опасности заложенный в любом из нас инстинкт самосохранения. Не дожидаясь, пока поймают, я рванул с площади в ближайшие из четырех ворот.
Мышью проскочив мимо сводчатой галереи, окружающей огромный двор с трех сторон, выскочил в шумный город, забежал в первый попавшийся переулок, по дороге с грохотом опрокинув на землю пару лотков. А потом бежал и бежал, обливаясь потом и задыхаясь в зимней одежде. Бежал, слыша за спиной приближающиеся гортанные выкрики.
Восточные города, они такие. Сильно не побегаешь. Чужак мгновенно запутывается в липкой паутине кривых переулков, и оказывается в тупике.
Так получилось бы и со мной. Но пробегая мимо очередной из бесчисленных дверей в стене, я был жестко схвачен за воротник. Ноги по инерции побежали вперед. Посадка на пятую точку оказалась жесткой и болезненной. Чуть не откусил язык!
Мгновением позже, я бессильно сидел прямо на дороге. В голове мутилось и бренчало. Так, на заднице, меня и втащили в дом. Почти беззвучно закрылась тяжелая дверь, отсекая жару и крики погони.
Преследователи, неразборчиво вопя на арабском, пробежали мимо.
Некоторое время я сидел на каменном полу, не делая никаких попыток освободиться. А потом и не потребовалось. Рука, втащившая в дом, без видимого напряжения вздернула меня вверх, дала возможность устойчиво утвердить ноги на неровном, раскачивающемся полу, а затем и вовсе отпустила.
Повернувшись, я увидел беззвучно хохочущего Учителя. Он буквально давился смехом, периодически смахивая слезинки с уголков глаз.
Склонив голову, я произнес:
—[1] שלום, המורה!
— Ну, привет, шутник ты наш, — на чистейшем русском ответил Хаккам. И неожиданно заявил:
— Оказывается, с чувством юмора у тебя все в порядке. Снимай это тряпье и шагай мыться.
Болезненным толчком в бок Учитель отправил меня в санузел.
Раздеваясь во вполне европейского вида ванной комнате, с вмурованной в пол огромной купелью, больше напоминающей небольшой бассейн, я шипел от боли в ребрах и заднице. И откуда, спрашивается, в руках этого старого садиста возникает посох?! Сколько лет знакомы, но понять не могу!
Спустя несколько минут мы сели за стол в заросшем буйной зеленью внутреннем дворике. Хаккам плеснул в низенькие чашки густого, отдающего цветом грозовых туч красного вина. И я решился спросить:
— Что на сей раз не так?
— Так ты не понял?! — восхитился он. Потом с сожалением посмотрел на посох, неизвестным науке способом вновь материализовавшийся в руке, и скупо обронил:
—[2] جامع بني أمية الكبير
— Гам бани альмаах аль кабир, — потерянно повторил я. — Мечеть Омейядов, Большая мечеть… Восточный минарет…
— Ой, не могу! — содрогался в приступе хохота Хаккам. — Они… ему… дорожку ковровую каждый день стелют, а он… подхватился… и дай Бог ноги, да так и пропал в переулках!
Теперь уже и я не смог сдержать исторического смеха.
— Руки Пророка… — давился я от смеха. — будут лежать на крыльях ангелов…
— Если не придираться, туман вполне сойдет за крылышки! — довольно ухмыльнулся Учитель, продолжая цитату — "Волосы его будут казаться влажными, даже если их не коснулась вода". Так ведь был на волосах конденсат… Пальтишко инеем взялось. Стало быть, "пришел в белых одеждах"!
Осторожно, стараясь не расплескать вино, я поставил чашку на стол, поднялся и молча пошел к двери. Все стало ясно.