Из отдельных реплик, щедро сдобренных цитатами классиков марксизма-ленинизма понемногу вырисовывалась картина маслом. Чиновники были недовольны. Особо сильно расстраивался их главный, товарищ Карпинский. Логика его была проста.
Родители виновны в том, что позволяли юному дарованию учиться бесконтрольно. Директор школы тоже проявил преступную халатность, считая возможным составлять какие-то свои программы обучения меня в обход руководства. Наверное, предполагали ответственные товарищи, преступному директору хотелось дешевой популярности и дутой славы.
Но прегрешения Николай Николаевича были, по мнению Карпинского, несравнимы с антиобщественным поведением моих родителей, которые чуть чего, начали писать в Москву. И теперь ничего поделать нельзя. Школьника Семецкого приглашают в МГУ для оценки его знаний. То, что звонил ректор и академик, это еще ничего. Но почему о Семецком стало известно министру просвещения товарищу Каирову Ивану Андреевичу?
Общественности и руководству было очень обидно, что их обошли вниманием. Они тоже могли создать условия для талантливого мальчика! А университет в Городе ничуть не хуже московского. А так получается, что об их трудах на ниве просвещения никто и не узнает!
Министрам не отказывают, поэтому мне надлежит уже завтра отбыть в Москву, билеты куплены, их следует получить у секретаря. В Москве меня встретят и разместят.
Никто из этой публике не поинтересовался, чем мне помочь. Может, у меня нет приличных брюк или в семье тупо не хватает денег - времена-то неизобильные? Нет, товарищи сожалели только об упущенном интересе.
В конце концов, настал момент, когда начальство выговорилось и слегка устало. Я скромно, как примерный школьник, поднял руку. И случилось чудо: мне таки дали вставить в разговор свои "пять копеек".
- Товарищ Карпинский! Мои родители ни в чем не виноваты, сестре писал я. Вы наверное не интересовались, но она как раз учится в МГУ. Она-то, наверное, и ходила в ректорат. Даже не знаю, почему она так поступила, но я ни о чем не просил. Теперь о главном: мне предстоит встречаться с уважаемыми людьми, часть из которых - прямое ваше начальство. Я готов говорить о вас только хорошее или то, что Вы мне подскажете, но и с вашей стороны должно быть кое-что сделано.
-Да ты нахал! - побагровел чиновник.
Но затем вдруг улыбнулся, махнул рукой и поинтересовался:
- Так что тебе надо?
- Если облоно так внимательно относится к воспитанию талантливой молодежи, то неплохо бы снабдить меня продуктами на неделю. А то в Моске неизвестно как оно повернется. Руководители, они такие. Могут и забыть покормить. Вы нам вот, даже чаю не предложили! Но здесь я дома. А там мамы не будет, а сестра живет на стипендию. Родителям мне тоже дать особо нечего. И надо договориться о том, чтобы по улице водопровод протянули. Так я за водой ходил, а теперь маме тяжело будет к колонке бегать. А она доктор, ей руки беречь надо! Вы же все можете, я знаю. А я все что положено, в Москве скажу! И всем хорошо будет!
- Ну ты прохиндей, Семецкий! У тебя в роду евреев не было? Или родители подучили? - раздраженно спросило ответственное лицо.
- Евреев, скорее всего, не было, - отвечал я. - Были греки, украинцы, русские. Родители меня ничему такому не подучивали. У них просто не было на это времени. Еще утром никто не знал, что мы с Вами здесь говорить будем. И вообще, все люди - братья!
С последним тезисом чиновник спорить не стал. На мгновение его лицо сморщилось, отражая напряженную работу мысли. Затем товарищ Карпинский изрек:
- Фонды изыщем, продуктами тебя снабдим. Цени заботу, малой! Трубу в дом проведем. Действительно, врачу негоже с ведрами бегать. Всей улице помочь с водопроводом точно не сможем. Перед поездкой проинструктируем. Похоже, ты далеко пойдешь, вымогатель малолетний!
- Ладно, пусть так, - согласился я.
Наконец, все закончилось. На радостях, даже забыв получить билеты, мы с мамой поспешили домой. Конечно же, везти обратно нас никто не собирался. Пришлось добираться на трамвайчике. По дороге много говорили, реконструируя последние события.
Воистину, почта СССР работает прекрасно! Когда я писал в Москву? Восемнадцатого? А сегодня всего лишь двадцать четвертое. И за это время Вера не только успела получить письмо, но и навестила ректорат. Явно, что там она и попросила передать письмо Дмитриеву.