Бежево-золотые тона длинной ткани, как гладкие змеи, обвивались вокруг греческих колонн, достигая потолка беседки, лениво развеваясь на теплом ветру. Огромное количество разноцветных шелковых подушек было аккуратно разложено по мягкому бордовому ковру с пушистым ворсом. В центре этого волшебного уголка, мечты каждой женщины, которая ценит уют и красоту, располагался небольшой белый стеклянный столик. Сам стол не был пустым. На нем стояли пустые высокие бокалы и кувшин, полный воды, рядом с которым в большой вазе лежали всевозможные фрукты и сладости.
– Я в раю! – от счастья взвизгнула я и с блаженным стоном упала на подушки, на лету выхватывая зеленое отполированное яблоко из овальной вазы.
Но насладиться вкусом этого зеленого совершенства я не успела, так как меня прервал возмущенный женский голос, высокий и пронзительный, чуть не разорвавший мои барабанные перепонки.
– Зачем так орать? – недовольно повернула я голову в поисках источника шума.
От увиденного зрелища я чуть не подавилась. На меня смотрело пять пар женских глаз, в которых застыли возмущение и ярость.
– Русская оборванка, – начала первая в этой стае дев. – Что ты себе позволяешь, прислуга? Я пожалуюсь своему господину, и он выбросит тебя на улицу, просить милостыню.
– А как зовут твоего Господина? – с подозрением и нарастающим в груди гневом спросила я эту стерву в платье от Gucci.
– Господин Намурон, – гордо расправив плечи, с вызовом в глазах ответила она мне. – Выметайся отсюда, шавка.
Ну, Ягуар, ну, держись, кошак облезлый. Ты мне за все ответишь. И за похищение, и за гарем, и за шавку.
Я быстро подняла свою попу с подушек и подошла к кукле номер один, глядя прямо ей в глаза.
– Прежде чем оскорбить человека, нужно узнать, кто он и на что способен, – холодно сказала я, следя за тем, как в глазах Барби вспыхивают ненависть и злость.
– Да ты знаешь, кто я? – взвыла эта армейская сирена.
– Знаю. Кукла, одетая в дорогие шмотки и размалеванная дорогой косметикой. Но стоит ее только раздеть и умыть, как она тут же превратится в тыкву, – ответила я ей на вопрос и, не дожидаясь реакции, быстро и гордо пошла в сторону дворца.
Ну все, господин Намурон, я объявляю тебе войну! Либо ты сам удушишься, либо я тебе в этом помогу.
У входа в здание я едва не столкнулась с Алексом, который, видимо, выходил на улицу.
– Ага, ты как раз мне и нужен, – злорадно оскалилась я на него, отчего он резко остановился и посмотрел на меня с неподдельной радостью и надеждой. Рано радуешься, мой старый друг!
– Сейчас ты мне все подробно расскажешь. Что с тобой случилось. Как ты выжил, получив такие жуткие раны. Как жил после и почему не сообщил мне, что ты жив. Ты хоть представляешь, что я, что мы с Антоном пережили? Алекс, я любила тебя, а ты поступил, как бессердечная скотина! Я каждый год хожу к тебе на могилу, коря себя за то, что не успела с тобой проститься по-человечески, так как провалялась в день ваших похорон в больнице, изображая овощ! – чуть ли не кричала я на него от обиды.
То, что нас могли услышать, меня в данный момент не волновало. Сейчас я была бурной рекой, которая хотела сломать плотину, для того чтобы вырваться на свободу. Мне очень хотелось высказаться, даже сделать ему больно, чтобы он понял, каково мне было без него все эти годы. Чувство боли и горечи от его недоверия разъедало душу и сердце посильнее кислоты.
– Ответь, Алекс, почему? Чем я заслужила твое недоверие? – схватила я его за ворот рубашки, тряся, что есть силы.
Слезы обиды застилали глаза, которые не могли увидеть сейчас выражения его глаз и лица в ответ на мои слова. Первый мой всхлип был тихим и долгожданным. Я вообще была из тех людей, которые могли годами не плакать, но если накапливалась усталость и чувство тоски, то меня прорывало.
Сильные руки обняли меня за плечи и прижали к мужской груди. Во мне было столько злости и боли, что я трепыхалась в его объятьях, как загнанная в угол бесстрашная мышь, яростно колотя его по груди и ногам. Обзывая последними словами.