«Вот оно что. Этот почти каменный характер скрывает такое, что проще научиться лгать самому себе, чем с этим смириться и забыть».
— Может, лучше бы они убили нас тогда. Вместо этого они долго насиловали его. Когда он уже не мог вырываться — они позвали слуг. Когда он надоел и им — его отдали собакам. Мы были детьми, но я помню это до мельчайшей детали. Это было чудовищно. Они истязали его больше суток, а потом отвезли в таком виде на рынок. Когда увидели, что я увязался следом — схватили и меня. Юного герцога продали за бесценок, а меня отдали и вовсе почти что в довесок. И тут же отправились в таверну, пропивать заработок — она как раз была напротив, я видел. Работорговец был дальним родственником старшего герцога — он не стал спорить или отговаривать. Взял нас с удовольствием, правда, выгоды не получил. Мы были слишком несговорчивы. Покупатель вернул нас на следующий день, и, чтобы не терять престиж, он больше не пытался продавать нас. Оставил себе и стал воспитывать. Увы, я был не таким стойким, как мой господин. Я не выдержал издевательств и пыток и сдался. Герцог Триас так ни разу и не сделал ничего добровольно. Его насиловали целыми днями, пытаясь сломать, но ничего не получалось. Они не знали, что ломать уже нечего, а упрямиться он мог бесконечно долго — его воля была прочнее этих скал. А я подчинился им. Я научился ублажать своего хозяина, и тогда он не трогал герцога, хотя порой его отдавали забавы ради слугам и охране. Он до сих пор считает, что обязан мне, потому что из-за него меня постигла эта участь. Он никогда не думает о себе, и именно поэтому я ненавижу тех, кто уходит. Он не просит ничего, но он боится одиночества.
— А ваша дружба?
Ириго тяжело вздохнул.
— Я — только лишнее напоминание о прошлом. Он винит себя и избегает меня. Ему слишком тяжело. У него слишком хорошая память.
— И вы жили так шесть лет?
Слуга кивнул.
— Нам удалось сбежать благодаря ему. Он вытащил меня и еще нескольких. Правда, тогда с ним остался лишь я, прочие сбежали. Он решил возвратиться домой, поговорить с отцом и братьями, и не слушал меня. Он до последнего верил, что они жалели о том, что сделали. Несмотря ни на что — он чтил законы крови и не осмелился поднять на них руку. Для них же он был давно мертв. Он ушел в замок один, а утром я нашел его недалеко от ворот. Он еле полз, истекая кровью, а они смеялись на стенах и бросали вниз камни, словно в пса. Целых костей почти не осталось, он не мог идти — они перебили ему хребет. Тогда он сказал мне, что я был прав. Я не надеялся, что он выживет. Он умирал у меня на руках, я ничего не мог сделать. Сидел на дороге, держа его, когда у него начинались судороги, и ждал последнего вздоха, чтобы можно было оставить его, пойти в замок и попытаться отомстить или хотя бы умереть, пытаясь это сделать.
Слуга явно увлекся, и Риан с интересом наблюдал за ним.
— Но он не умирал. Неожиданно возле меня остановился человек в длинных одеждах и сказал, что знает, как помочь. Он дал мне какое-то снадобье и велел привезти хозяина в порт. Я сделал все, как он велел, и герцог уснул, его перестали мучить конвульсии — не знаю, что за средство дал тот человек. Его корабль отплывал в полночь, и он забрал с собой моего господина, велев через два года быть на этом же месте.
Он вновь повернулся, глядя в глаза графу Моле.
— Я отдал его, не зная, что с ним сделают и куда отвезут. Я обезумел от страха его потерять и схватился за надежду. Впрочем, незнакомец не солгал. Ровно через два года герцог вернулся. Он сам спустился с корабля, но…
Ириго задумался на мгновение.
— Это был уже не он. Он стал равнодушным — он не был таким даже в худшие дни у работорговца. Он дорого заплатил за то, чтобы выжить и отомстить за предательство. И отомстил. Не только за нас. Он считал, что смерть матери на совести кого-то из них. Я видел, как он хладнокровно убивает своих отца и братьев, хотя до этого не осмеливался даже защищаться от них. Его словно подменили. Мне есть с чем сравнить. Его тело вернулось оттуда, но душа — осталась там, куда его забирали. Потом он собственноручно уничтожил свой герб и написал прошение королю, чтобы тот позволил ему сменить имя. Потому оно вам не знакомо. Он сознательно прервал свой род, отрекся от прошлого и будущего. А замок и земли по праву принадлежат ему. У него нет наследника, и его дело — просто попытка забыться. Оно рухнет, когда его не станет. Ему придется назвать наследника, либо ему укажут кого-то — у его братьев остались незаконнорожденные дети здесь, в замке, от служанок — они всех, кажется, успели здесь перелапать. Тот мальчишка, что водил вас в кузню — старший из них. Он знает всё: что служит убийце и может претендовать на его место. Я не сомневаюсь, что он воткнет нож в спину хозяину при первом удобном случае, а тот не станет даже противиться — ему плевать на жизнь, он не хочет ничего слышать.
— И зачем ты рассказал мне это?
Слуга посмотрел на него с какой-то неожиданной надеждой.
— Вы тоже не сдались, граф. Вернитесь, поговорите с ним. Я не знаю, чем ему помочь. Помогите мне спасти его, как он спас вас. Вы ведь пытались вынудить его убить вас.
Неожиданно для себя самого, Риан кивнул.
— Я не знал о нем ничего. Сейчас вроде бы знаю, но никак не могу понять. Я не имею ни малейшего понятия, как и в чем его убедить. Я даже не понимаю, чего ты хочешь. Кто ты, Ириго?
Слуга удивленно вскинул брови.
— Граф?
Тот задумчиво смотрел на собеседника.
— У меня такое чувство, что это не просто преданность. Скажи честно — ты любишь его? После всего, что с вами было, ты узнал новое чувство и смирился с ним?
Ему не нужно было слышать ответ — достаточно было видеть, как густо покраснели уши и шея Ириго.
— Граф, это к делу не относится.
— Зато многое объясняет.
Моле натянул поводья, заставляя коня остановиться.
— Скажи мне, чего ты хочешь от него и от меня? Говори прямо, без этих намеков и историй.
Слуга потерянно опустил голову, но Риан взял его за подбородок пальцами и приподнял голову.
— Ты хочешь, чтобы твой господин обратил внимание на тебя или нашел себе жену, которая обеспечит его наследником? Учти, эти варианты исключают друг друга.
Долг и чувства. Граф знал, как сложно выбрать правильный ответ, и чего будет стоить неверный выбор. Он наконец понял, почему слуги, а в особенности этот, так смотрят на своего хозяина — он не думал о себе. Все, что он делал — делал ради них, выгода была лишь громкой отговоркой.
В честных глазах слуги ответ отличается от того, который он выбрал бы умом. Граф понимал его. Времени в цепях ему хватило, чтобы понять — ломаются все. Как ни хорохорься, но когда на тебя надевают железо — меняешься сразу. И с каждой минутой становится всё труднее помнить, что может быть иначе, и уже кажется правильным то, что есть, иначе можно сойти с ума.
Ириго лжет себе и графу. Лжет своему хозяину. Его желание простое и понятное для того, кого превратили в подстилку, но еще не научили хотеть своего хозяина. Тем не менее, он отчетливо ощущал это и в себе.
— Почему ты ему не признаешься?
Ириго отвел взгляд, не имея возможности опустить голову.
— Он не поймет. И я не имею права. Ему нужна жена. Нужно продолжить род.
Моле покачал головой.
— Ты лжешь. Ты боишься, что он отвергнет тебя. Ты ведь говоришь, что он дорог тебе. Ты не доверяешь ему?
Слуга собрался с силами и вырвался из хватки графа.
— Дело не в доверии. Зачем ему эта моя блажь?
Риан улыбнулся.
— Поэтому я должен выступить сводником? Чтобы ты мог успокаивать себя этим?
Ириго отстранился.
— Мои чувства не имеют к нему отношения. Это только моя проблема, и мне ее решать. Я просил вас поговорить с ним о будущем. Вам будет проще найти общий язык. Ну, и если вы откажетесь…