Никола подскочил на ноги. Никто ведь не должен был видеть чужие карты. Он сам, конечно же, не участвовал, но разве… Это ведь все равно нарушение. Нужно было срочно выяснить. Вот только Старый Ой уже точно спал, обратившись горой листьев или трухлявым пнем. И Никола ни за что в жизни не пошел бы один ночью в Лес.
Но оставалась еще библиотека. Теперь, когда Николой двигало не только одно лишь любопытство и желание разобраться, он точно не отступится перед незнакомыми словами и витиеватостью фраз. Ива, конечно, не обрадовалась бы таким ночным визитам, но Никола постарается вести себя очень аккуратно и тихо, и никто ничего не узнает. Всего-то надо выяснить, может ли он, не боясь натворить бед, рассказать о том, что ход Игры, возможно, нарушен.
До библиотеки Никола сумел бы добраться даже с завязанными глазами и в беспамятстве. Ива никогда не гасила здесь слабого дежурного света, и Николе оказалось этого вполне достаточно. Разыскав нужные тома, он, как и раньше, устроился на полу и приготовился к вдумчивому чтению. Из-за волнения совсем не чувствовалась усталость.
Змеи-реки и змеи – застывшие ледяные озера. И даже змей – осенняя степь (Никола никогда прежде не бывал в степи, но картина выглядела завораживающе). Жеребьевка, в которой будущая душа – Никола понял, что это был совсем молодой и, наверное, очень нервный иномирец, – не сдержала удивленного возгласа, и все участники превратились в булыжники. Утерянные колоды. Исчезнувшие змеи. Изображения – крылья, хвосты, ярко-желтые глаза. Все-таки не так уж и редко они, наверное, оказывались в людском мире: не отличить от человеческих изображений драконов. Навеки улетевшие, убитые, заключенные в неволе змеи. Эти главы Никола поторопился пролистать. Души, смиренно и радостно вернувшиеся в обличья змеев. Души, перенесенные в новые горы, озера и реки. Змеи и Окна… Всё не то.
Никола долистал почти до конца книги: там страницы оставались чистыми – для новых, еще не написанных глав. Последние строки тоже вроде бы появились позже, чернила в них выглядели более яркими. Глаза слипались, но Никола упрямо продолжал читать одну из сказок.
«Быть богами оказалось очень грустно.
Ты был летом, а я, конечно же, – зимой. Ты повадился бросать мне солнечный диск, и со временем это стало нашей любимой игрой. Диск становился все больше и больше, и мне так хотелось поймать его, чудесный, сияющий, ослепительный. Но я могла удержать его лишь короткое мгновение, и он ускользал, укатывался вновь к тебе, становясь тоньше и незначительнее, как и моя память о тебе в это время. Ты тоже забывал обо мне, стоило отпустить диск? Почему я никогда не спрашивала тебя об этом?
Мне было зябко в те дни, что ты укрывался от меня.
Я была лесом и рекой, небом и травами, что росли под ногами, птичьими голосами и той мелкой рыбешкой, что плещется летом в холодных ручьях. Это тоже были игры, но в них царили пустота и одиночество. Игра, которую не с кем разделить, становится бесцельной. Я ненавижу отсутствие смысла.
В один из самых промозглых дней я сидела на берегу и гладила голые ветки – кажется, им было зябко, но они обиженно молчали. И вдруг ты отразился в поверхности замерзшего озера, будто всегда был там, веками терпеливо ждал, когда я, наконец, отвлекусь от прибрежных кустов и посмотрю на тебя.
Мне хотелось встать и побежать, но я продолжила сидеть, будто это я ждала тебя здесь все это время, продуваемая ветрами, всю эту вечность, под белым-белым небом, среди снега и льда.
– Я придумал новую игру, – твой голос, как всегда, звучал как будто отовсюду и в то же время у самого моего уха, если бы только оно у меня было. – Тебе понравится.
Новую игру. Игру, в которой, может, мы наконец окажемся живыми, почувствуем себя ими и я узнаю, как это – когда из проколотого пальца льется густая теплая кровь? Может, игру солнечных зайчиков на нагретых камнях, игру водомерки, увязшей в ряске, игру паутинок на ветру? Все это было бы прекрасно, но слишком приелось. Что же ты придумал на этот раз?
Я встала и шагнула к озеру. Лед был тоньше высохших осенних листьев, но не треснул от моих шагов.
– Игру, в которой мы расколем этот мир надвое. Одна половина будет принадлежать мне, вторая – тебе.
– Хорошо, – сказала я, когда все улеглось, хоть двое и не стали до конца одним. Ты смотрел на меня с восторженной улыбкой. Наконец-то твоя затея смогла нас позабавить. – Но…