Чем ближе они подходили к Лесу, тем медленнее шли.
– Ты боишься Оя? – решился наконец спросить Никола, когда Лавр начал совсем уж плестись, едва ли не шаркая.
– Конечно, нет, – Лавр расправил плечи. – Глупости какие.
– Я к тому, что еще медленнее – это уже просто на месте застыть.
Лавр остановился.
– Просто если Ой вдруг не даст ответа, то у меня больше нет никаких идей. Если бы все происходило до Отлета, мы бы нашли где тебя укрыть. Но тут…
– Но тут тоже все как-нибудь уладится, вот увидишь, – Никола выдавил из себя улыбку. Обычно из них двоих Лавр утешал и грубовато подбадривал. – Пойдем. Это точно лучше, чем в сотый раз продувать Элоизе в съедобное – несъедобное. Не понимаю, что ее так в этом забавляет.
– Просто это чуть ли не единственное, во что ты по-прежнему с ней играешь.
– Вот оно как… – Никола никогда не думал об этом. Но он ведь и правда не участвовал в иномирских забавах, да и людских почти не знал. А Элоизе, оказывается, главное было, чтобы он с ней играл. Никола сжал кулаки, ощутив в этот миг, как сквозь пальцы убегают драгоценные секунды.
– Идем, – Лавр хлопнул его по плечу.
Лес дышал непривычной сыростью и тоской. В этом было что-то смутно знакомое, напоминавшее об утреннем тумане и мшистом грибном духе, но здесь, на Корабле, Никола почувствовал это впервые. Кажется, за несколько часов листья сделались еще желтее, в них появились прожилки багряного.
Старый Ой проснулся, едва заслышав шаги. Он посмотрел на пришедших, и в его взгляде мелькнула колючая злоба. Николе захотелось развернуться и убежать.
– Опять ты, – Ой будто не замечал Лавра. Тот бросил на Николу быстрый взгляд.
– Здравствуй, Ой, – Никола изо всех сил пытался сохранять невозмутимость, игнорируя его замечание. – Мы пришли спросить кое о чем.
– О чем же? – Ой повернулся к Лавру, показывая всем видом, что предпочтет разговаривать с ним.
– Здравствуй, Ой, – Лавр продемонстрировал лучшую из своих улыбок. – Ты уже наверняка наслышан о том, что произошло с книгой о Большой Игре и змеях?
– Ага.
– Не могло ли случиться так, что она была написана или же испорчена не теми чернилами? Ну, знаешь, исчезающими, там, или расплывающимися…
Николе показалось, что Ой сейчас страшно разозлится, но тот почему-то только усмехнулся в бороду.
– Ты не первый, кто меня сегодня об этом спрашивает.
У Николы закружилась голова. Листья вдруг из желтых как будто сделались алыми – да настолько, что глазам больно стало смотреть.
– Вот как? – Лавр улыбнулся еще шире.
– А я не люблю, когда меня попусту тревожат. Так что придется вам двоим найти ее и самим обо всем расспросить, я не собираюсь дважды повторять сказанное. – Ой опустил морщинистые руки на колени и приготовился вновь погрузиться в сон. Кряжистый пень под ним заскрипел.
– Подожди, кого ее? – Лавр шагнул вперед. – О ком ты?
– Дочурка Ветвя, такая же наглая и бесцеремонная, прямо под стать тебе, так что все не зря. – Ой закрыл глаза.
Никола вдруг понял, что смотрит на две пятнистые шляпки мухомора. Разве тут когда-нибудь росли грибы?
Лавр почесал в затылке.
– Вот так вот. Что ж, все к этому шло, и, видимо, разговора с Липой не избежать, – горько подытожил Никола. День становился все гаже.
Большие и малые тайны
Собственная спальня была, кажется, единственным местом на Корабле, которое Вяз действительно любил. В ней хранилось столько всего из их прошлой, доотлетной, жизни: любимое покрывало Льдинии, все будто сотканное из молодой зеленой листвы, два больших зеркала, бесполезные подсвечники с оплывшими толстыми свечами, полки с украшениями жены, платяной шкаф – тяжелый, старомодный даже по меркам иномирцев, весь резной, со своим непростым характером – каждая дверца скрипела по-особенному. Кресло, в котором Льдиния любила рукодельничать. Они даже так и не решились убрать из угла колыбельку Элоизы, такую неправдоподобно крошечную – сложно было поверить, что дочь когда-то там помещалась.
Вяз вошел и замер, привалившись спиной к двери. Льдиния сидела напротив, на кровати, и смотрела на него в упор, словно все это время не шелохнувшись ждала, когда он вернется.