– Ох, небо… Ты серьезно?
– Нет, ну послушай. Я не понимаю. Половина души – в спящем змее, так? Вторую половину укажет карта. Половины соединяются и змей просыпается, да?
– Да, вроде того, – Лавр медленно зашагал в сторону Николиной комнаты.
– Тело иномирца исчезает, да? А змей? Просыпается и обретает свой облик, так?
– Все так, Никола, – видно было, как хочется Лавру поскорее закончить этот разговор.
– Но здесь же нет змея! – Никола вновь и вновь возвращался к этой мысли. – Нет же ведь?
– Слушай, ну мы же уже обсуждали, нет? – почти зашептал Лавр. Иномирцам бы не понравилось, что Никола вновь интересуется подобным. – Я слышал, как Кедр расспрашивает отца – его, к слову, этот разговор тоже не слишком радовал. Думаю, существует несколько вариантов. Либо змей все-таки где-то тут – непривычно маленький или же упрятанный, непонятно откуда взявшийся, но все же. Либо нет его совсем, но ты же был тогда в Куполе и понимаешь, что что-то здесь не так. Либо – об этом нет упоминаний, но кто-то в это верит – змей прилетит сюда. Его половина души тоскует… Слишком сильно. Что-то в этом роде. Доберется даже спящим.
– Вот оно как… – Никола надеялся услышать только один вариант, тот, в который ему хотелось бы верить. – Я не думал, что так бывает.
– Ну так и иномирцы впервые в космосе, – Лавр остановился у двери Николиной комнаты. – Добрели, наконец, и даже состариться не успели. Зайду за тобой завтра, разыщем Липу до занятий, ладно? И умоляю: оставайся тут. Запрись.
И Лавр бодро пошел прочь, не дожидаясь ответа.
Никола захлопнул дверь и привалился к ней спиной. На ощупь нашел замок и дождался привычного щелчка. Чувства безопасности вместе с ним не пришло.
Когда-то в самые грустные, беспросветные дни он не запирал на ночь дверь, потому что знал: придет Лавр. Притащит с собой шахматы, тряпичный Элоизин мяч, горсть орехов, клочок бумаги, расчерченный для замысловатой игры. И самого себя – с неловкими утешениями, расспросами о человеческой жизни, глупыми шутками. С прекрасным чувством, что ты не один, которое непременно наступало. Но годы шли, Никола привыкал к жизни на Корабле, и тоскливые дни случались все реже и реже. А вместе с ними и такие вечера.
Вот и сегодня Лавр ушел к себе.
Никола добрел до кровати и рухнул, даже не сняв обуви – мягких бот из плотной ткани, которые донашивал за Лавром. Никола раз за разом прокручивал в голове события сегодняшнего дня, но в мысли почему-то то и дело вмешивались земные воспоминания о дожде. Засыпая, Никола слышал удары капель о стекло и далекие раскаты грома, ощущал запах сырости и даже то, как собиралась влага в сложенных чашей ладонях. Кажется, он торопился домой, но понял, что все равно безнадежно вымокнет. Дождь барабанил по листьям, и было очень смешно, он бежал и хохотал во весь голос, и щеки тоже теперь стали совсем мокрые…
Никола резко подскочил, не понимая до конца, где находится. Казалось, будто он задыхается. Глаза резало белым светом лампы, которую он забыл выключить. В дверь стучали.
– Кто? – хрипло спросил Никола.
– Никола, это я, Льдиния, – послышалось из-за двери. – Пустишь?
Пошатываясь, Никола встал и открыл замок.
– Ты напугал Лавра, – Льдиния улыбалась, но взгляд ее был встревоженным. – Точно все в порядке? Он в таких красках расписал, что ты, должно быть, болен, отравлен и подвержен всем морокам сразу, что я не могла не прийти.
– Все хорошо, – Никола постарался улыбнуться в ответ. – Правда. Проходите.
Льдиния села на единственный стул в комнате, Никола остался стоять. Как и Вяз, она вела себя с ним по-свойски – без церемоний и титулов, так, словно на месте Николы был один из ее детей. Одета мать Лавра тоже была просто – видимо, уже успела снять все украшения перед сном. Из небрежно сколотого пучка на спину спадала длинная светлая прядь.
Никола всегда чувствовал себя неловко в присутствии Льдинии, хотя она была неизменно добра и приветлива с ним. Вяз, бывало, журил Николу; отчитывал их с Лавром за совместные проделки, хотя Никола никогда не бывал зачинщиком; оставался недоволен его успехами в учебе и в спортивном зале. Но Николе куда проще было перенести недовольство Вяза, чем неизменную, чуть отстраненную доброжелательность Льдинии.
Будто он ничем не мог заслужить этого тепла.
В первые месяцы на Корабле Вяз с Льдинией переживали за то, как маленький Никола справится с новой жизнью, не скажутся ли и на нем последствия Большой Беды. Льдиния часто оставалась с ним и приносила горькие снадобья из своих запасов. Бывало, Никола даже слушал в ее исполнении иномирские сказки и сам несколько лет спустя читал их уже Элоизе. Сейчас, глядя в печальные серые глаза Льдинии, Никола на миг снова почувствовал себя маленьким и потерянным, совсем как в те дни.