– Знаешь, – все-таки заговорил тот, – Льдиния первое время была против, чтобы вы с Лавром сближались. Но… – казалось, ему очень трудно подбирать слова.
– Но вы решили, что ему нужен друг? Или мне? Полет такой долгий, – осторожно подсказал Никола. Ему не требовалось объяснять, чего боялась мать Лавра. – Моя жизнь, скорее всего, завершится раньше, чем он.
– Дело не во времени, Никола. То есть опасения Льдинии, конечно, касались именно его… Но я тебе вот что скажу. – Никола видел, что Вяз наконец собрался с духом. – Значимость дружбы измеряется не годами, проведенными вместе. Можно века́ми быть рядом – уж мы-то, иномирцы, кое-что об этом знаем – и так и не стать ближе хоть на улыбку. А можно и за очень короткий срок подарить такую дружбу, которая станет драгоценностью на всю оставшуюся вечность, понимаешь?
Никола весь обратился в слух.
– Когда мы пришли к твоему отцу, у каждого из иномирцев в руках было оружие. И люди не отставали – вам было что нам противопоставить. И знаешь, это ведь нормально, это в природе всего живого – защищать свое, обороняться, пытаться сохранить то, что дорого. Я не осуждал в тот момент за это ни одну из сторон. Но Петр был из тех, кто понимал: сберечь уцелевшее мы сможем только вместе. Объединившись, попытавшись простить обиду, дав жизни шанс хотя бы так. За те годы, что мы трудились с ним плечом к плечу, я – во всяком случае, для себя – точно понял: чтобы обрести мудрость, не обязательно нужна вечность, – Вяз улыбнулся. – И про дружбу тоже многое узнал. И сыну своему желаю тех же знаний. А ты очень похож на своего отца, Никола.
Никола сидел, не смея пошевелиться, ошарашенный и смущенный этим откровением.
– Почему он оставил меня тут? – он сам не верил, что произносит это. – Почему я не там, с ними? Не думайте, я не хочу показаться неблагодарным, но…
– Потому что он хотел жизни для тебя, – в голосе Вяза слышалась затаенная боль. – Жизни, в которой ты успеешь изведать дружбу, любовь, радость и даже отчаяние. Состариться. Научиться чему-то. Подумай, иномирцам тоже несладко среди всего этого металла, вдали от дома, от всего того, что мы знали и любили. Но мы сделали этот выбор – по той же причине.
– Ясно, – только и смог сказать Никола.
– Я дам тебе бумагу и чернила, только умоляю: не попадись с ними никому на глаза, ладно? И надеюсь, в этом письме не будет надобности. Мы что-нибудь обязательно придумаем, а Лючия может проснуться в любой день, – Вяз открыл ящик стола. – От одного листа наши запасы не обеднеют. И Кедр обещает, что вскоре сможет что-то придумать, чтобы их пополнить. Какое-то у него там особое сырье и способ выделки, он так заходится в этих рассказах, что никогда за ним мыслью не поспеешь… Но хорошо бы, чтобы у него все получилось, правда?
– Было бы здорово, – согласился Никола. – Спасибо большое.
– Отдыхай, у тебя выдался непростой вечер. Но мы отыщем способ доказать, что ты не портил никаких книг, обещаю.
Никола не нашелся что на это ответить и, попрощавшись, поспешил в свою комнату. Он был уже далеко от кабинета Вяза, но по пути ему все еще мерещился тоскливый горько-древесный аромат – невозможно, невыносимо земной.
Интермедия
Большая Беда уже вновь смыкала на горле свои холодные склизкие пальцы. Дурные известия каждый день сыпались со всех сторон, и жизнь иномирцев обратилась в сражение – с болезнью, гибелью, самим временем – за полет. Для людей спасения и вовсе не было. Петр знал, что не имеет права требовать понимания, прощения или участия. Но, трудясь каждый день плечом к плечу с Вязом, не мог все же однажды не произнести свою просьбу.
– Ты уверен? – Вяз не сводил взгляда со звездного неба. – Я не отказываю тебе. Просто…
– Просто там ему будет отмерено куда больше времени, чем тут, – Петр тоже смотрел на звезды.
– Но он никогда не вернется. И, скорее всего, не сойдет с Корабля.
– Всерьез считаешь, что я не понимаю этого? Но здесь будет еще хуже, Вяз. Много хуже. Пожалуйста. Всего один человек. Никто не посмеет просить о большем.
Вяз повернулся. Он улыбался, но в этой улыбке не было веселья. Где-то там, в одном из домов, которые заняли иномирцы, тоже спал маленький мальчик, сын Вяза, ровесник сыну Петра. И, проектируя корабль, Петр спасал и этого ребенка тоже.
– Я позабочусь о нем, Петр. Я понимаю.
Вяз бы никогда не сделал этого исключительно из чувства долга – эта мера не работала там, где было совершено столько и с такими последствиями. «Спасители» слишком долго скидывали все опасные отходы иномирцам. Когда Окно нашли, все вокруг уже было насквозь отравлено, а морские княжны мертвы. Разве один Корабль в поисках новой, пригодной для обитания планеты мог искупить это все?