Он был готов уже отложить бумагу, чтобы признать вслух, что затея, кажется, удалась, когда против воли в голове всплыло следующее воспоминание. Так, словно не думать о нем было невозможно, – настолько неотвратимое, болезненно-яркое, что Никола вновь зажмурился. В висках заломило. Ужасно хотелось закричать «Хватит!», но язык словно прирос к нёбу.
Небо было прозрачно-голубым и по-вечернему розовым с одного края, а прямо над головой уже зажглась первая звезда – маленькая белая точка. Она чуть покачивалась с каждым шагом человека, несшего Николу на руках. От этого становилось как-то особенно хорошо, уютно и защищенно – знакомыми были и небо, и звезда, и большие сильные руки. Отцовские – вдруг понял Никола.
Он подглядывал украдкой, прищурившись, одним глазом – чтобы никто не догадался, что проснулся. Все в этом теплом весеннем вечере было хорошо.
– Спит? – знакомый голос. Мамин. Очень грустный.
Никола поскорее закрыл глаза. Мир стал черным.
– Да, – папа тоже грустил. – И пусть. Так ведь лучше?
Мама ничего не ответила. Никола чувствовал, как щекотно щеке от грубой ткани отцовской куртки. И как тяжело в ручонках от чего-то теплого, невозможно ценного, такого близкого и родного, что в груди очень больно.
Папа остановился. Никола почувствовал: что-то не так.
– Пришли, – упавшим голосом сказала мама.
Никола осторожно приоткрыл один глаз. Кругом был металл – очень много металла, – и повсюду сновали иномирцы.
Он крепче сжал в пальчиках свою ношу. Только бы не потерять. Просто знал откуда-то, что этого никак нельзя допустить, – совсем не понимая, почему это важно.
Сердце Николы забилось быстрее. Он понял, что за вечер ему вспомнился.
Среди иномирцев стоял Вяз – он за эти годы совсем не изменился – и смотрел прямо на Николу. Он казался очень подавленным, даже изможденным – Никола знал, что в те дни многие выглядели подобным образом. В печальных глазах читалось неожиданное любопытство – болезненное, жадное. Николе стало не по себе. Было в этом взгляде что-то еще: тоска? жажда? потерянность? Никола был мал и не знал, какими словами это выразить, а потому просто тихонько заплакал, убаюкивая и жалея свою ношу.
Вяз отвернулся.
– Он проснулся, – в папином голосе слышалось горе.
И все исчезло. Остались только тишина, темнота и громкий стук сердца.
Никола сидел зажмурившись, пытаясь выровнять дыхание и справиться с дрожью. Он почувствовал, как Лавр опустил руку ему на плечо.
– Ты как?
– Вспомнил еще кое-что… – Никола не решался открыть глаза. – День Отлета вроде бы.
– Ох… – Лавр, кажется, не знал, что добавить.
– Но это ничего. Главное, что все получилось, да?
– Ну… Если сможешь разобрать.
Никола наконец взглянул на написанное. В паре мест прочитать было трудно, но в целом вполне сносно.
– Ты хорошо держался. Задрожал только в самом конце, но если день Отлета вспомнил, то оно и понятно, – Лавр ободряюще улыбнулся. – Я бы вот предпочел съесть что-нибудь такое, чтобы вообще все это позабыть. Мы с Лючией вцепились тогда друг в друга…
– Теперь надо, чтобы нам поверили, – прервал Лавра Никола. – Надеюсь, твоего слова будет достаточно. Но все равно вначале придется сознаться во всем Вязу, – Никола осторожно сложил лист. – Пусть пока будет у тебя, ладно? Мне в последние дни везет как утопленнику. Только, пожалуйста, держи все время при себе, хорошо?
– Ладно, – Лавр спрятал написанное. – Не верится, что все получилось. И нас даже никто не заметил.
– Будь дело на Земле, мы бы точно попали под какие-нибудь камеры, – задумчиво ответил Никола.
– Камеры?
– Механизмы, воспроизводящие изображения. Такие ставят ради безопасности, например… Вообще, тут я тоже подобные видел, – вдруг понял Никола. – Слушай! Они же и вправду здесь есть. Но я никогда не задумывался, работают ли они… А что, если да? Если есть записи той ночи в библиотеке?
– Даже и не знаю… – Лавр явно сомневался в этой затее.
– Да ты и не можешь знать! Единственный, кто может…
– Ель, – закончил за Николу Лавр. – Если что-то касательно техники, то это точно к нему.
– Да! – Никола в нетерпении подскочил. – Пойдем!
– Сейчас? Когда все отдыхают после танцев? Чтобы точно нарваться на какие-нибудь приключения? Очень плохая идея. Давай уже как-нибудь до утра, а?
Никола медленно опустился на место и кивнул. Он и забыл, сколько уже времени. Отцовские часы показывали три ночи – даже если Ель и не спит, гостям он точно рад не будет.
– Давай ты отдохнешь немного? А я посторожу, – предложил Лавр. – Такая романтика – караулить чей-то сон, ах! Не лишай меня этого удовольствия, молю! – он картинно заломил руки.