Выбрать главу

– Да ну тебя, – отмахнулся Никола. Но при мысли о сне, в безопасности, под защитой Лавра, глаза стали слипаться сами собой.

Он провалился в ту же секунду, как голова коснулась подушки.

Интермедия

Чаща сама изгнала иномирцев, сделавшись дремучей и угрюмой, отрастив колючки и острые шипы, запутав свои тропы в тугой узел. Такова была ее воля, и иномирцы предпочли ей подчиниться. Опасения, что Чаща будет шириться, пока не поглотит весь их мир, к счастью, не оправдались. Сделавшись неприступной, укрыв внутри себя то неведомое и ценное, что она выбрала уберечь, Чаща умолкла и заснула. Иномирцы стали избегать путей, что вели к ней, и дороги со временем позабылись и исчезли. Лес будто вздохнул с облегчением и замер в ожидании чего-то. Одна только Печальная река несла свои воды откуда-то из родника в самом сердце Чащи – прямо в море.

И в самом сердце Чащи притаилось то злосчастное Окно, что сгубило их мир.

Иномирцы не знали, кто открыл его для «Спасителей». Ир, последний из пробуждавшихся на их памяти змеев, долгие века дремал под чутким присмотром, и собственная душа его была истончившейся и хрупкой, как высушенное крыло мотылька. Большинство же змеев слились с местами, которые выбрали их сердца, и стали совершенно неотличимы от этих сосудов. Они замерли в ожидании новых душ, которых из-за Отлета никогда уже не случится.

Возможно, предполагал когда-то Вяз, Окно было открыто очень давно, и о нем все успели позабыть. Не зря же в его мире оно находилось в самом сердце Чащи, у ледяного источника.

Он не раз задавался вопросом: каково было «Спасителям», когда они очутились вдруг в самом центре иномирской Чащи? Прежде чем додуматься скидывать отходы через Окно, они ведь должны были попросту отыскать его. А когда нашли, как поняли, что это иной, не их мир? Все ли вернулись назад, или кто-то заблудился? Быть может, Лес пытался остановить их и не отпустил? Что творилось в головах у людей, решивших, что они имеют право погубить один мир ценой жизни другого?

Кто открыл для них этот путь?

Вяз сам настоял на том, чтобы вновь очутиться у Окна со стороны человеческого мира и попытаться во всем разобраться. В первый раз они покинули эти места слишком быстро. Находиться там было почти невыносимо: ужасный запах химических отходов; свалки, навеки гниющие вокруг; груды бесполезного металла; ледяной ветер с моря – тоже отныне ядовитый.

Но Вяз не мог не ощутить этого даже сквозь весь царивший ужас, а осознав – чуть не закричал в голос.

Змей все еще был тут, в человеческом мире.

Змей спал.

И сердце змея, хранившее его собственную душу, мысли, память и чувства, – сердце его еще можно было спасти с умирающей планеты. И надеяться, что однажды оно обязательно найдет себе новое пристанище.

И эта история не оборвется.

Вяз просто не мог поступить иначе. Змей должен был покинуть эти земли.

Он нашел в книгах нужный обряд.

Ночь была беззвездной, стояло новолуние, но Вяз хорошо знал дорогу и ступал уверенно даже в темноте. Людскими фонарями он брезговал.

Ему казалось, что холм, поросший жухлой, тоже больной, травой, едва заметно вздымается и опадает – в такт дыханию древнего чудовища. Может, конечно, то было разыгравшееся воображение.

Вяз должен оказаться здесь первым, чтобы не дать им уничтожить змея.

Вяз протянул руку. Сказал нужные слова. А потом добавил со всей искренностью, на какую был способен:

– Пойдем. Я спасу тебя. Я найду тебе новый дом.

Змеиное сердце в его руках оказалось неожиданно маленьким и при этом тяжелым, очень теплым и в темной безлунной ночи отливало небесно-голубым.

Вяз готов был поклясться: рядом с Кораблем в день Отлета не было других людей, кроме Николы и его родителей. Это было одним из условий иномирцев: никто не должен иметь возможности тайком проникнуть на Корабль.

И все же одному созданию удалось проскользнуть незамеченным. Человеческое дитя сжимало в ладони сердце змея – никто никогда бы и помыслить о таком не мог. Самое надежное укрытие на свете. Даже родители Николы не догадывались, какая ноша предназначалась их сыну: на просьбу Вяза они согласились не думая и не придавая ей большого значения. Все их мысли были отданы горю от предстоящей разлуки.