— У-у-у, жадина! — сердится Душан.
Вдруг, откуда ни возьмись, поросёнок. Похрюкал, покрутил хвостиком — и шасть под изгородь. Прямо к Беткиному домику.
— Кыш! Кыш! — кричит Бетка и шлёпает поросёнка по спине.
А тот хоть бы хны, роется грязным пятачком в её домике.
— Душан! Душан! — зовёт девочка на помощь.
— А ты мне черепок давала? — отвечает Душан и не трогается с места.
Пока Бетка прогоняла поросёнка хворостиной, Душан — цап! — и стащил черепок.
Положил его в свой домик и любуется: до чего же он красиво выглядит между подковой и ушком от чашки!
А вот и Бетка вернулась. Отшвырнула хворостину, присела на корточки перед разрушенным своим домиком. Душан искоса поглядывает на девочку: заметила ли она, что он взял самую красивую её вещь?
Бетка ничего не говорит. Сидит на корточках перед своим домиком и тихо, жалостно плачет. Глаза утирает, а руки-то у неё в глине. Теперь и лицо у неё перемазано глиной. Только Душану почему-то не смешно.
Душан глядит на свой домик, потом на разорённый домик Бетки, и ему кажется, что блестящий черепок почему-то потускнел. Он достаёт черепок из ямки и осторожно кладёт его Бетке в подол передника.
— Вот, бери, — говорит он. — Я ведь не хотел… Это я так, от поросёнка спрятал.
Бетка хнычет, размазывает глину по лицу.
— Знаешь что? — предлагает Душан. — Давай сделаем новый домик. Общий. Раз-два и готово. И черепок будет общий.
— А подкову? — спрашивает Бетка. — Подкову возьмём в комнату? Давай возьмём, если хочешь.
— Не надо, — говорит Душан. — Лучше мы сделаем ещё один домик, поменьше. Это будет конюшня. И подкова будет в конюшне.
Душан копает ямки, Бетка убирает глину. Душан ладошками пришлёпывает стенки, Бетка раскладывает цветы. А посредине домика, там, где солнышко светит ярче всего, блестит черепок. Белый, тонкий, прозрачный, с незабудкой и с золотым ободком.
Дом, который должен умереть
Воскресенье. Жара. Мама и Душан с утра купались в озере и загорали. А теперь солнце уже перевалило далеко за полдень. Они посмотрели на часы — половина четвёртого.
Ещё припекало, но им не хотелось больше валяться на одеяле и плескаться в воде. И они пошли домой.
Полевая тропа вывела их на асфальтовое шоссе. Впереди, недалеко от них, остановился автобус.
— Поедем автобусом?
Душан наморщил нос, подмигнул маме.
— Ну его, — говорит.
— Ладно, — соглашается мама, — ну его. Что хорошего в автобусе в воскресенье, да ещё в эту пору? Жарища и духота.
Укатил автобус, и остались на дороге только Душан и мама.
— Как пойдём? — спросила мама.
Душан осмотрелся, прищурился.
— Так пойдём, — сказал он наконец.
Они не любят ходить по знакомым улицам. Душан всегда норовит выбрать новую дорогу.
— Так пойдём, — говорит он, и они идут, надеясь повстречать в пути что-то интересное.
Сегодня путь перед ними далёкий, улицы всё незнакомые, но они не боятся, что заблудятся. Куда-нибудь да выйдут.
И вот они выходят к новым, красивым домам. Их много, целая улица. Дома разноцветные: жёлтые, белые, розовые.
— Жалко, розовых мало, — говорит Душан.
— А жёлтые тебе не нравятся?
— Жёлтые тоже красивые, но розовые — лучше всех.
Улица перекопана, заставлена кладками кирпича, черепицы, деревянных брусьев. То и дело Душан с мамой возвращаются, обходят препятствия, но им это нравится. Они перепрыгивают ямы, топают по доскам, перекинутым через канавы.
Вдруг Душан говорит:
— Здесь мы уже были.
— Когда?
— В прошлом году. Не помнишь? Только домов тогда ещё не было. Здесь был огород. Вот такие были подсолнухи! — И Душан широко разводит руки.
Теперь и мама вспомнила. В самом деле, подсолнухи были огромные, как колёса.
— Гляди, какой дом! — Душан потянул маму за руку.
Длиннющий обшарпанный дом тянется вдоль дороги, пересекая новую улицу.
— Уродина, — бормочет про себя Душан.
Действительно дом безобразный. Он уродует всю улицу.
— Недолго ему здесь стоять, — говорит мама. — Гляди, вокруг растут новые дома. Когда улицу достроят, этот дом снесут, а его жильцы переедут в новые дома.
— В розовые? — жадно спрашивает Душан.
— И в розовые, и в жёлтые, и в зелёные. Все они хороши. Они куда красивее этого. И удобнее.
Душан свысока поглядывает на старый дом.
— Он умрёт, — говорит, наконец, мальчик, — умрёт.
Окна этого уродливого дома — все в потёках от сырости и от дождей. Можно подумать, что дом плачет. И Душану вдруг становится его жалко.