Доктор застыл на месте в растерянности. Потом распахнул саквояж и принялся в нём рыться.
– У меня нет с собой перчаток, – залившись краской, пробубнил врач.
– Что значит «нет»? – недовольно осведомился капитан.
– То есть их нет в саквояже. А так они есть… в лазарете.
– Так ступайте за ними.
– Я сейчас, мигом, – пролепетал эскулап и исчез.
– А я пока составлю протокол осмотра места происшествия, – выговорил Ардашев и, обращаясь к капитану, спросил: – Надеюсь, вы заверите его судовой печатью?
– Безусловно. И, если надо, подпишу.
– Отлично. Врачу останется лишь составить протокол осмотра трупа. Его тоже надобно заверить печатью и затем передать полиции США.
Клим Пантелеевич сел за стол, вынул из бювара лист веленевой бумаги и на английском языке, макая перо в чернильницу, принялся описывать обстановку и положение трупа. Минут через пять работа была закончена. Промокнув текст клякспапиром[25], частный детектив попросил Ван Дейка подписать протокол, и тот чиркнул пером.
Появился врач. Надев перчатки, он принялся обходить труп и что-то записывать карандашом в блокнот. Затем он вынул из кармана лупу и начал осматривать красные пятна на лице покойника. Сев за стол, медикус, то и дело вздыхая, составлял протокол осмотра. Наконец он поставил точку и, повернувшись к капитану, сказал:
– Пожалуй, можно начинать уборку.
– Приступайте, – распорядился Ван Дейк, и стюард, сев на корточки, начал собирать тряпкой воду.
– Позвольте, капитан, дать вам пару советов, – вымолвил частный детектив. – Несомненно, полиция Нью-Йорка начнёт расследование по факту отравления гражданина США Эдгара Сноу, в связи с чем я бы посоветовал вам поместить куда-нибудь, например в шляпную или обувную коробку, мыльную палочку, станок с лезвием и кисть для бритья. Пусть этим займётся судовой врач. Затем опечатайте содержимое. Что же касается протокола осмотра места происшествия и осмотра трупа, то не мне вам говорить, что они являются необходимым приложением к покойнику. Поверьте, американский детектив и эксперт будут очень вам благодарны.
– Благодарю вас, мистер Ардашев, – сухо кивнул Ван Дейк и добавил: – Не могу не заметить и тот факт, что именно после вашего появления на моём судне произошли два преступления: сначала кража, а теперь и убийство.
Клим Пантелеевич смерил капитана ледяным взглядом и проронил:
– Что вы хотите этим сказать?
Поняв, очевидно, свою ошибку, Ван Дейк пошёл на попятную:
– Наверное, я не совсем правильно выразился. Я отдаю себе отчёт в том, что и кража, и подмена мыльной палочки могли произойти ещё до вашего появления на «Роттердаме». Это, несомненно, так. Но у меня на языке вертится один и тот же волнующий меня вопрос: преступник в самом деле покинул пароход или он всё ещё здесь?
– Не знаю. – Клим Пантелеевич досадливо вздохнул. – Я даже не уверен, один ли он, или их несколько.
Капитан потёр лоб и сказал:
– И на том спасибо. Утешили. Ладно. Спасибо за совет. Вы свободны.
– Честь имею!
Ардашев вышел в коридор. Баркли был один.
– А где Вацлав?
– С Лилли приключилась истерика, и я попросил его отвести её в каюту. Пожалуй, поднимемся на палубу?
– Да, не мешало бы.
Когда свежий морской ветер принялся надувать парусами сорочки и брюки собеседников, Баркли изрёк:
– Я слышал ваш разговор с капитаном, включая последний ответ. Вы сказали, что не знаете, на судне Морлок или нет.
– Это так.
Банкир закурил сигару. Выпустив дым, произнёс:
– Надо же, какой мерзавец! Дважды пытался Эдгара прикончить и всё-таки сумел. А мне что же теперь, не бриться? У меня тоже есть мыльные палочки. И зубная паста. Зубы теперь тоже не чистить?
– Выбросьте всё и купите на пароходе новые принадлежности. Попрошу вас поступить так же и с косметикой Лилли Флетчер. Кто знает, кому и что он подменил? Могу предположить, что Морлок окончил химический факультет, поскольку прекрасно разбирается в ядовитых снадобьях.
– Химический?
– Да, а что вас смущает?
– Нет, ничего. Просто так, вспомнил кое-что, но это не имеет отношения к делу.
– Мне иногда кажется, что вы со мной недостаточно откровенны в вопросах, которые могут иметь значение для поиска злоумышленника.
Баркли отвёл взгляд, облизал сухие губы, затем прокашлялся и сказал:
– Вы зря во мне сомневаетесь. Просто теперь, после убийства Эдгара, я очень волнуюсь за сына. Морлок оценил его жизнь в двадцать грэндов.