Работа — первая проблема на территории Единой Европы. Даже такие могучие бичи, как нехватка пищи, воды, отсутствие электричества и кочующие тучи радиации — ничто по сравнению с отсутствием работы. Когда мир рухнул, никто и не подумал всё делить, никто и не подумал отказываться от манящего звона денег.
Кто-то попытался выжить на мародёрстве, вот только конкуренция была чересчур высока. Буквально за десять лет всё ничейное порастаскали. Теперь те, кому не досталось рабочего места, выживают за счёт огородов, садов, скотины и торговли.
В ушах зашелестел еле различимый цокот. С холма видно, как к посту на границе Карнбёрджа подъехало транспортное средство Новых Времён — лошадь. Статная гнедая с седоком на спине приблизилась к часовым, мужчины перекинулись парой фраз, и всадник устремился в мою сторону.
Я застыла посреди улицы и дождалась, пока чужак доскачет до меня. Заинтересовавшись моей персоной, закутанной в старую кожаную куртку, он остановился в паре метров и хмуро пригляделся. Точно чужак: впервые вижу этого усача.
Больно долго он на меня пялится. Сложив руки на груди, я с вызовом прикусила губу. Сей красноречивый жест заставил всадника открыть рот:
— Я ищу Кейт Бри, — выкрикнул усач. — Знаете её?
— Это я. И зачем искал?
— Послание из Гавары. Энгриль Хасс умер этой ночью.
Дядя? Больше пятнадцати лет от него не было вестей, а тут вдруг… Не то чтобы мне безразлично, но особых чувств по поводу кончины старины Энгриля не испытала. Немного грустно, скорее, из приличия…
— И как он умер? — уткнулась я взглядом в копыта лошади.
— Его убили.
— Кто убил?
— Неизвестно. Убийца скрылся, тело нашли утром.
Всадник терпеливо подождал, пока я безразлично кивну, раскачиваясь из стороны в сторону. Как-то тошно от собственного спокойствия: родственника убили, а мне всё равно… Совсем очерствела в окружении местных грубиянов.
Если сейчас просто махну рукой, буду потом жалеть…
— Подкинешь до Гавары?
Всадник окинул взглядом круп лошади:
— Так уж и быть, подкину.
— Мне только надо ещё девять домов обойти, разнести почту…
— Подожду, — недовольно буркнул усач под нос и развернул гнедую.
Я же направилась к Перешам. Впервые сделала это чуть ли не бегом.
Пока доскакали до Гавары, небо заволокло тучами. Седые клубы сомкнулись над городком, словно зубы заглотавшей его рыбины. Краски небосвода плавно перетекают в грязную палитру Гавары. Не думала, что есть на Единой Европе места ещё более унылые, чем Карнбёрдж.
С бугра можно рассмотреть весь городок. Довольно крупное поселение раскинулось на двух берегах реки Скрапьярд. Всё самое интересное расположено на противоположном: у самой воды гниют руины армейских складов, далеко впереди проплешиной зияет Центральная площадь. На холме по правую руку видна лесопилка. Всё ещё работает, судя по всему.
Миновав сторожевую вышку, с которой нас недобро оглядел часовой, мы въехали в Гавару. Кругом полно одноэтажных домишек, убранные огороды, где-то торчат кривыми корягами маленькие деревца, валяются ленивые собаки.
Ничто в Гаваре не изменилось с тех пор, как я покинула это место. Если напрячь ту часть извилин, что отвечает за память, можно даже вспомнить имена косящихся на меня прохожих. А вот и дети — те, кого я уж точно знать не могу. Два пацана фехтуют деревянными мечами под присмотром грозного отца. Нервный папаша ухватился за топор, стоило нам приблизиться.
Копыта прогромыхали по свежему деревянному мосту, внизу всё так же неторопливо течёт Скарпьярд. Один наивный рыболов даже пытается выудить из её вод захудалую рыбёшку.
Распугивая прохожих пронзительным свистом, усач погнал лошадь на север к Центральной площади. Меня ждёт встреча с Тимом: как я уже успела выяснить, он всё ещё заправляет здесь шерифом.
Проехали мимо столба. Давно с них за ненадобностью сняли провода, а вот самих исполинов оставили. Теперь что-то вроде памятников былой цивилизации. Их в нынешнем мире полно: вот, например, у меня дома стоит самодельный диван из заднего сиденья дорогого автомобиля — подарил бывший… Эгоистичная скотина!
Нет, плохая примета — вспоминать этих бывших.
Лошадь выскочила на просторную площадь. Первое, что бросилось в глаза, — виселица. Пока пустая, зловещая петля покачивается на ветру, дожидаясь, пока ей на растерзание отдадут шею какого-нибудь подонка. По своим делам спешат жители Гавары, в небе кружат вороны. Чёрные соглядатаи ждут, когда человечество, наконец-то, загнётся, чтобы глаза можно было выклевать.
Мы остановились у большого здания — полицейского участка Гавары. Я ловко спрыгнула на асфальт — ноги и седалище затекли жутко. Всё же скакать верхом приходится редко. Больше люблю пешком.
— Заходи внутрь — тебя должны ждать. Ещё раз прими мои соболезнования, — коснулся козырька кепки всадник и отправился восвояси.
Местный полицейский, как я узнала из разговора. Дарнс или Данерс… честное слово, имя как-то вылетело из головы.
Возле ступеней участка валяется громадный чёрный пёс, грызущий кость. Слюнявая морда на секунду обратилась ко мне, но тут же интерес растворился. Хорош сторож…
Ступени местами подлатаны свежим раствором — борются со временем, не то, что у нас, в Карнбёрдже. Там всё медленно гниёт и разваливается, а все только махают руками. Над дверью величаво выпячивается самодельный деревянный герб, на котором чья-то рука изобразила щит со звездой и надпись «На страже порядка». Судя по хорошему состоянию, сделан недавно.
Я толкнула тяжёлую тёмную дверь и вошла в участок. Пол устлан жёлтым и красным кафелем в шахматном порядке, краски плиток ещё не до конца выцвели. Бледно-голубые стены местами вымазаны штукатуркой — словно карта неведомых островов в дальнем море. Под потолком висит перекошенная люстра, вдоль стены справа стоят разношёрстные стулья, слева на полстены раскинулся стенд с правилами городка — такие же расположены в магазине, у бара и в сторожке на северном въезде в город.
На одном подоконнике цепляется за жизнь небольшой цветочек в горшке.
В стене напротив три двери: одна ведёт в комнату для допросов, которой почти не пользуются, вторая ведёт к кабинетам, которые переоборудовали в жилые комнаты для сотрудников. Последняя дверь, обшитая ржавыми стальными листами, ведёт к камерам. Местная маленькая тюрьма.
За невысокой стойкой сидит шериф Гавары — Тим Симонс, он же Стальной Тим, он же Тим-четыре-колеса. Последним прозвищем пользуются редкие недоброжелатели, которым шериф оперативно вправляет мозги.
Тиму ему уже за семьдесят, он родился незадолго до Недоброго Утра. Правда, если не смотреть на морщины, седину и сухую кожу, других признаков преклонного возраста обнаружить не удастся. Тим человек волевой, в здравом уме, уверенный в себе, физически силён, напорист и строг. Другие шерифами не становятся.
Одет в лёгкую клетчатую рубашку и кожаный жилетку. На груди приколота большая звезда, начищенная до блеска. Раньше это был какой-то военный орден, но теперь Тим использует его как шерифский значок.
Квадратная челюсть, худые щёки, кривой нос, глубоко посаженные глаза почти не видны под кустистыми бровями. Суровое лицо Тима обрамляют длинные седые волосы. На голове — шляпа… как их там называют… ковбойская что ли…
Тим активно спорит с каким-то высоким грузным мужчиной в длинном бежевом пальто. Вглядевшись в лицо, я узнала старого знакомого — Марка Феррана. Он тоже полицейский, один из шести подручных Тима. До смерти Энгриля их было семеро…
Марк высотой почти два метра, широк в плечах, сутул и косолап. Может показаться, что он неуклюж, что ж, так и есть. Одет в своё древнее-древнее пальто, серый свитер, чёрные брюки и, разумеется, громадные ботинки. С его размером ноги подобрать подходящую обувь трудно, так что приходится изнашивать до дыр то, что есть.
У Марка круглое лицо, большой нос, полные губы, над верхней распустились веером густые усы, волосы совсем короткие и какие-то жидкие. Крошечные ушки и глуповатые глаза создают образ этакого увальня, вот только Ферран, напротив, довольно умён, да ещё и фантазия у него в порядке. Правда вот, болтун жуткий.