Джанни первым выскочил на веранду, поэтому занял удобный стул, оставив товарищу шаткий табурет. Бородатый Феликс плюхнулся напротив друга, пробурчав неудовольствие, что в очередной раз вынужден сидеть на дрянном предмете мебели.
У Феликса сухое лицо, лысая макушка, прикрытая красной шапкой, узкий длинный нос и косматая борода. Острый кадык похож на колун, ветхий пиджак висит мешком на тощем теле. Старик часто моргает и беспрестанно облизывает потрескавшиеся губы.
Его товарищ Джанни, напротив, обладает пышной гривой пепельных волос, под которой стыдливо прячутся крошечные уши. Лоб покрыт барельефом морщин, ленивые глаза похожи на зёнки только что вылупившегося щенка. Угловатый череп обтягивает болезненно-жёлтая кожа, нижняя челюсть выдаётся вперёд. Джанни вечно ёжится и кутается в толстый ватник.
Джанни и Феликс — местные старики той породы, что круглыми сутками пьют самогон собственного приготовления и живут на продаже его же. Пусть от этой гадости раз в год загибается очередной клиент, иммунные к своей отраве деды никак не желают умирать.
Единственное занятие стариков, кроме непрекращающейся пьянки — сидеть на веранде и разговаривать.
— Слышал, Феликс, военные нашли на востоке пару бомб. Теперь добьют выживших.
— И что, нас тоже зацепит? — сплюнул бородатый.
— Конечно, по нам в первую очередь долбанут, дурья башка! Потому что у нас здесь что?
— Что?
— Что, да что… — передразнил товарища Джанни. — То ты не слышал! Убежище поблизости есть. Там полно всяких запасов: оружие, продовольствие, одежда… И генератор стоит — можно несколько веков жить при свете.
Почувствовавший неладное Феликс нахмурился и скрестил руки на животе:
— Брешешь!
— Стал бы я брехать! — обиделся его товарищ. — Всё как есть тебе говорю: мне один челнок по секрету обмолвился.
— Челнок брешет!
— Все у тебя брешут! А челнок правду говорит. Пораскинь мозгами: строило же правительство всякие бункеры и убежища. Не могло не строить. И где строило бы? Подальше от городов, ясное дело.
— Ничего не ясное! — махнул рукой Феликс. — Лапшу тебе вешают, а ты только уши расправляешь. Никто нас бомбить не станет — бомбить будут мутантов за морем.
— За каким морем?
— А на юге за морем. Там мутантов развелось, у-у-у… Говорят, лодки строят, скоро до сюда доберутся.
— Через море, что ли, доберутся? — фыркнул с недоверием Джанни.
На это Феликс только развёл руками:
— Мутанты…
— Ну да, — согласился волосатый старик и откинулся на спинку стула, — мутанты-то доберутся. Вон Винчи куда угодно доберётся…
— Этот да, этот доберётся. А некоторые мутанты так и вовсе с крыльями!
— Не бывает с крыльями, Феликс! Ты где таких видел?
— Позавчера в небе…
— Ты пьяный был весь день! — недовольно вскричал Джанни. — Кому ты втираешь? Мутанты с крыльями! Во выдумал, старый дуралей!
— Ничего я…
Феликс не закончил оправдательной фразы, так как отвлёкся на торопливо бредущую к дому Ханну. Черноволосая старушка со смуглой кожей придерживает очки, спешно перебирая коротенькими ногами. Десятки её платков развеваются пёстрыми крыльями.
Кряхтя, госпожа Рамирез ловко взлетела по ступенькам. С торопыги льёт зловонный пот.
— О, Ханна! — дружелюбно прокряхтел Феликс. — Тебя, что, черти вилами пригнали?
— Ой, дурак ты старый! У Путов сына нашли! Мёртвым! Винчи принёс!
— У Путов, говоришь…
И все замолчали.
Бар «Тёплые огни» — вотчина кутящего человека. Крошечный оазис безмятежности, покоя и иллюзорного счастья. Всякий, кто желает хорошо провести время, приходит сюда ровно в семь. Расположенный на Армейской улице, что начинается от ворот армейских складов, бар зазывает выпивох громадной красной вывеской, подсвеченной самодельными масляными фонарями.
И мы, как слепые мотыльки, слетаемся на свет.
Здание бара большое, двухэтажное. Красуется свежими досками, роскошными окнами и приветливо распахнутой дверью, из которой толстой змеёй выползает тепло и уют. Овальная вывеска с идеально ровными буквами, сплетающимися в волшебное «Тёплые огни».
Вышибалы проигнорировали меня, и вот я уже втащился в бар. Вокруг сомкнулся почти физически ощутимый гомон. Нынче аншлаг.
Охотники постарались украсить внутреннее убранство трофеями, начиная от дюжины лисьих хвостов, украшающих перила лестницы на второй этаж, и заканчивая ветвистыми лосиными рогами над камином. За крепкими дубовыми столами элита сидит вперемешку с отбросами: вот Макфилд-один-глаз — коренастый бугай из Усницка, рядом притаился и Утёнок — паренёк, которого все подозревают в воровстве, но никто не может поймать с поличным. И директор лесопилки здесь… Помню, как этот каштановолосый красавчик гнал меня с участка. С ним вместе распивают кислое пиво трое работничков — тут много ума не надо, чтобы понять, что парни просто подмазываются. А иной причины находиться в компании с Иоанном нет.
Харон, понятное дело, уже здесь. Притаился в углу, закрывшись стеной из наполненных кружек. Худой долговязый тип с косматой бородой, ряженный в длинный плащ и лихую шляпу. По-хозяйски закинул ноги на стол, замкнувшись в пьяном одиночестве.
Я протолкнулся к стойке к напряжённому Жану. Дурной знак: хозяин этого рая метко предчувствует неприятности, и как-то редко ошибается. Скорее всего, быть драке.
Взгромоздившись на высокий стул, я швырнул Жану пару монет:
— Как обычно.
Бармен в секунду поставил передо мной крупную кружку довольно неплохого пива. Как же нам повезло, что уцелел в Европе пивной завод.
— Говорят, ты уже нашёл пятого ребёнка, — подался ко мне толстяк Жан. — Гарри, если не ошибаюсь.
— Это кто же такой сплетник… — ответил я после знатного глотка. — Да, Гарри. Мне за него не заплатили.
— Сочувствую.
— Знаю я, кому ты сочувствуешь!
— Честно, Винсент, жаль, что с тобой так обошлись.
Сколько ни проси не называть по имени — совершенно бесполезно. Винсент — глупее имени не придумаешь, будь проклята моя покойная матушка за отсутствие фантазии! Ищешь простой способ получить по лицу — обзови меня Винсентом.
— Верить тебе, Жан, будут тупицы и алкоголики; я не из таких. Лучше скажи, есть ли на примете работёнка?
— Ты же ведь не сунешься в Сеферан? — лукаво ухмыльнулся бармен.
— Не сунусь, — уткнулся я в кружку.
— Тогда нет…
— Тогда проваливай.
Жан не обидится: сколько бы я ни был с ним груб, сколько с ним кто угодно ни будет груб, толстяк лишь посмеётся и побредёт искать более разговорчивых посетителей. Языком-то чесать надо, а то с ума сойдёшь.
Жаль, что работы нет — я бы взялся за самую грязную. Кроме, само собой, работы в Сеферане, поскольку сдохнуть там проще, чем воды выпить. Из восьми групп за последние три года вернулась одна, да и то уполовиненная. Тех ещё проверили Гейгером и сожгли за городом, как словивших большую дозу…
Надоест жить — придумаю способы попроще.
А пока надо придумать, где срубить деньжат. Можно, разумеется, и своровать, но это уже будет явным перебором, учитывая, что в Гаваре мне и так каждый третий готов меж рёбер заточку сунуть. И рано или поздно одна бескомпромиссная сволочь на это решится. Не состарюсь слишком сильно — сломаю уроду обе руки, но если реакция подведёт…
Накликал! Сзади отчётливо прогромыхали спешные шаги, и неизвестный схватил бы меня за шкирку, если бы старина Винчи не телепортировался. Очутившись в центре зала, я быстро осушил кружку и метнул её в затылок атаковавшему. Стеклянный сосуд не разбился, но Маярду явно больно.
Схватившись за ушиб, злобный кривозубый мужик неловко развернулся. Корявые пальцы потянулись к ножу. Я достал своё оружие — продолговатый кусок зеркала, обмотанный с одного края изолентой.
Маярд сделал пару шагов в мою сторону:
— Винчи! Ты когда вернёшь деньги?
— Я твоих денег не трогал!
— Винчи, не глупи, а то я тебя так порежу, что станешь ещё большим уродом!
— Попробуй — я посмеюсь!