Нексин, вернувшись назад, еще раз извинился перед Петровой и стал быстро и дельно рассказывать, как ему видится телевизионный сюжет о лесхозе. Петрова выслушала его внимательно, улыбнулась и сказала:
— Алексей Иванович, думаю, что наш режиссер может просто позавидовать вашему умению уловить суть материала и правильно расставить все акценты; вы очень здорово все придумали. Дело за малым. Приступим.
— Илона, — ответил ей Нексин, — вы ведь на меня не обидитесь, если скажу, что просто снятый материал — это еще не работа, а что-то сродни наброскам и эскизам художника, а чтобы сделать хорошие наброски, нужно иметь и представлять себе замысел, который собираешься реализовать…
— У вас, Алексей Иванович, следует брать прямо-таки мастер-класс… Я постараюсь выполнить ваш замысел…
— Илона, один маленький вопрос…
— Да, пожалуйста, Алексей Иванович.
— Когда выйдет репортаж на телевидении, пожалуйста, сделайте мне отдельно видеокассету с записью?..
3
На следующей неделе, в субботнем обзоре экономических новостей, в рейтинговое, как говорят телевизионщики, вечернее время, был показан репортаж о Залесье. Получился он красочным и жизнеутверждающим по сравнении с другими новостями, сплошь из криминальных хроник и прочего негатива.
Сначала на экране появилась панорама Залесья, лежащего в распадке, окруженном сосновым бором. Издали дома казались игрушечными, и это создавало ощущение сказочности села, но объектив приблизил их, и на переднем плане оказались копошащиеся во дворах сельчане, играющие в снегу дети, подмеченная оператором особенно удачно лайка, резвящаяся вокруг детей, — это наполняло красивую картинку жизнью. Затем в кадре появился Нексин. Снимали его шаблонным киношным приемом с претензией на художественность или документальное кино. Он вышел из леса и остановился у конторы лесхоза; на его лице была печать озабоченности делами большого хозяйства, потом поднял голову, и его взгляд скользнул вверх, по стволу высокой сосны, росшей у здания конторы лесхоза, к макушке дерева и дальше в небо; вдруг и макушка сосны, и небо закружились-завертелись на экране, символизируя по замыслу режиссера бесконечность времени и пространства. Оператор, как известно, чтобы получить такой эффектный кадр, ставит камеру на колено объективом вверх и вертится с нею на месте, как юла, создавая для зрителя иллюзию головокружения. Кино закончилось, и экран снова занял образ директора лесхоза; он стал рассказывать о том, как, несмотря на трудности перехода экономики на новые условия работы, лесхоз и жители Залесья не испугались перемен, наоборот, трудятся не покладая рук — результат налицо. Чтобы его показать, объектив камеры устремился в цех по обработке древесины и «выхватил» в одном месте пачки упакованного в целлофан и готового к отправке дубового паркета, в другом месте оригинальную садовую мебель, какие-то поделки из дерева. «Но не это главное наше богатство, — продолжал говорить за кадром Нексин. — Главное — это наши необъятные леса». Следом за этими словами на экране замелькали прекрасные лесные угодья, была показана работа лесоруба, валившего высоченную ель; далее объектив оператора снова вернулся в цеха лесхоза и показал штабеля бруса и досок. Завершали репортаж смонтированные в материал — их не снимали — кадры со стайкой косуль, грациозно замерших на опушке заснеженного леса. Этот кусочек был взят из какого-то фильма. Под конец репортажа голос автора за кадром сожалел о том, как быстро пролетело время в лесном раю, с которым так не хотела расставаться съемочная группа.
О времени показа передачи о лесхозе, что само по себе было событием необычайным для жителей Залесья, совсем не разбалованных вниманием, знали все, особенно постаралась Борец. И утром наступившего воскресного дня другой темы для разговоров в селе и лесхозе не было. Ну а Нексин, как и ожидал, в результате такой рекламы очень быстро смог завоевать в первый же месяц пребывания на новом месте так нужное уважение сельчан. Они, только завидев его, почтительно смолкали, украдкой оглядывались, провожая взглядами благодарными за то, что о них теперь знала вся страна. Больше всех, пожалуй, зауважала его Борец. Она ближе других находилась около Нексина и была счастлива оттого, что не ошиблась в своих ожиданиях с новым начальником, от которого напрямую зависела в том числе ее дальнейшая работа на привычном месте.
Сам Нексин от этих похвал, которые были искренними, и от других, пусть несколько сдержанных, например, от главного инженера, который считал Нексина назначенцем, не достойным места директора, чувствовал себя превосходно. Его шкала самооценки уверенно ползла вверх, и впервые за многие месяцы он снова ощутил себя важной фигурой, окруженной менее значимыми, и с трудом сдерживал самодовольство, готовое, как пена из открываемой бутылки шампанского, вырваться наружу. Он старался представить себя руководителем современным и либеральным, всем своим видом подчеркивал безразличие и равнодушие к такому вниманию его персоне, и это у него неплохо получалось, но искушенный человек все равно мог разглядеть в его поведении наигранность и неправду.