Так прошло два года их совместной жизни. Он в Елене Аркадьевне не разуверился, наоборот, сильно к ней привык и думал, что это и есть чувство, которое называют любовью; и для нее старался, угождал во всем, баловал и очень хотел быть в ее глазах хорошим другом и любовником. Он считал самонадеянно, что и она его любит, послушна во всем и верна. Такие их отношения огорчали лишь Елену Аркадьевну, желавшую, как многие женщины, иметь семью. Она терпела, утешая себя расхожей мудростью, что «всему свое время», ждала от близкого человека желанных слов, когда ее позовет в загс, и верила ему, когда он повторял, что любит, очень дорожит ею, и принимала от него, как должное и как подтверждение слов, подарки на день рождения, Новый год и Восьмое марта.
Но так случилось, что устроенная, обеспеченная хорошим денежным содержанием, а главное, понятная жизнь — все разом пошло под откос. Если раньше Нексин знал на день, на неделю, на месяц вперед, чем будет заниматься, что его ожидает на службе, в быту, то, когда не стало государства, идеологию которого он представлял и защищал, больше уже не знал, что его ждет, чем придется заниматься, за счет чего существовать. Была у него не растерянность по поводу смены режима в стране, а самая настоящая злость и такой необычный прилив энергии, что, ему казалось, он был готов на любые действия, вплоть до того, что физически расправиться с любым, чтобы только смести прочь новую власть, у которой не было никакой идеологии, у которой не было даже лживой филантропии коммунистов, а всюду процветало правило первобытных италийцев — «человек человеку волк»; все вокруг, словно звери, отбирали друг у друга, глумились друг над другом, и казалось, что еще чуть-чуть, и на эту страну, как на Содом, «прольется дождь из серы и падет огонь с неба»[1].
Но никто не звал Нексина на баррикады, и почему-то никто из его ближайшего окружения так же сильно, как он, не переживал о прошлом, наоборот, к его удивлению, вокруг люди были очень сердиты на прежнюю власть, словно при ней не было ничего хорошего. Но Нексин по инерции, несмотря на происходящие перемены, какое-то время продолжал верить и надеяться, что все вернется назад, он будет жить прежней жизнью, ходить, как раньше, на службу и оставаться нужным и не последним в городе человеком. И Нексин оставлял без внимания звучавшие для него просьбы, советы бывших коллег, даже Елены Аркадьевны, — все они говорили, что было бы лучше, если бы он начал жить заново, шел работать по основной специальности, благо имел большой опыт общения с людьми. Но он относился презрительно к таким разговорам, продолжал думать, что общее сумасшествие и эйфория по поводу новой жизни обязательно пройдут, что люди в его стране, как после тяжелой пьянки и глубокого похмелья, опомнятся.
Иллюзии по поводу возврата к старой жизни Нексина исчезли разом, когда с Еленой Аркадьевной однажды холодным зимним вечером зашел поужинать в знакомый ресторанчик. Здесь они стали свидетелями сцены, которая ему не могла и присниться. Как у ребенка наступает разочарование, когда он завороженно смотрит в глазок игрушки-калейдоскопа с яркими, сказочными огнями драгоценных камней, но вдруг калейдоскоп ломается и обнаруживается, что это вовсе не драгоценные камни, а кусочки обычного цветного стекла, так и Нексин вдруг понял, что прошлое безвозвратно потеряно.
Приятный и тихий вечер уютного ресторана нарушила шумная компания. Их было шесть человек: три женщины и трое мужчин, все примерно одного с Нексиным возраста. Ему на мгновение показалось, что кого-то из прибывших он раньше видел. Он не стал этому придавать значения, так как вполне мог видеть, поскольку за много лет работы в областном центре, бывая в других городах области, с кем только не встречался. Официант провел гостей за стол с табличкой «зарезервировано». Дамы были одеты подчеркнуто нарядно, элегантно причесаны, и по всему было видно, что готовились; мужчины были в костюмах, но без галстуков, которые стали не очень модны из-за того, что к ним приклеилось кем-то ловко запущенное и ставшее очень расхожим в обывательской среде выражение: «масонская веревка» или «удавка интеллигента», — кому какое больше нравилось. По общему фону общения, репликам в компании не было сомнений в том, что все они знакомы, и, наверное, в ресторан пришли, чтобы отметить какое-то событие. Почти сразу новеньким подали первые закуски, спиртное, и они очень быстро освоились и вели себя раскованно и уверенно. Нексину показалось, что шатен с усами и стриженной квадратом бородкой шкипера ему знаком; тот и сам два раза оглянулся в его сторону. Нексин знал, что первое впечатление редко обманывает, он где-то видел этого человека, и не просто видел, а должен был с ним иметь какое-то дело, иначе лицо этого человека ему не показалось бы таким знакомым. Но как ни старался, не мог вспомнить обстоятельства, при которых встречался с ним; потом стал перебирать в памяти похожих людей с усами и бородами, — так и не смог вспомнить; наконец, решил, что если когда-то виделся с ним, то мимолетно и очень давно, ведь ему приходилось почти ежедневно общаться с новыми людьми, за месяцы и годы их набрались сотни, а запомнить в деталях каждого невозможно.