Барыня спокойно смерила его взглядом сверху вниз и обратно.
— Ты ещё не мужчина. Проходи, не стой.
Денис подошел к зеркалу, задрал рубаху на спине, повернулся. Пять поперечных шрамов. Рассечённая до мяса кожа. Всё уже подсохло и начало покрываться коркой.
Он нахмурился.
— И вот от этого я сдох? Ну и ну. Ну и тельце мне досталось.
Посмотрел на своё лицо. Простой русский пацан. Длинный и тощий. Короткий ёжик на голове и давно заросший шрам на верхней части лобной кости.
— Мама, я всегда был таким… Худым?
— Нет, сынок. Это тиф тебя так обкорнал.
— Спасибо, Варвара Ильинична, мы пойдём…
Тут он увидел на столике, на кружевной скатерти, стопку тонких книжек и спросил:
— Вы «Дамский журнал» читаете?
— Да. Вот выписала. Тридцать пять рублей заплатила за год. Да зря. Скучное чтение…
Потом спохватилась.
— Постой!
Посмотрела внимательно на Дениса. То есть, на Ивана.
— Ты умеешь читать?
Он изобразил растерянную задумчивость.
— Вроде бы… Да…
Мария заторопилась.
— Мы пойдём, матушка. Мы не смеем вам мешать… Пойдём, Ваня, пойдём.
— Стойте, — скомандовала Варвара. — Ваня, иди сюда. Садись, — подала ему верхний журнальчик. — Читай.
Видимо, она ждала медленного чтения по буквам начинающего грамотея.
Денис начал нормально читать, невзирая на «яти» и «еры»:
— С прискорбием сообщаем вам, что четвёртого мая, сего года, скончалась вдовствующая императрица всея Руси Елизавета Алексеевна.
Поднял растерянные глаза на Варвару Ильиничну.
— А кто сейчас на царствовании?
— Сейчас никого, — вздохнула та. — Великий князь Константин отрёкся от престола… В других царствах люди убивают друг друга, лишь бы взойти на трон. А мы, русские, никому не нужны. Тут наоборот, никто не берёт на себя смелость править империей…
Спохватилась.
— Подожди! А кто тебя научил читать?
Денис растерянно посмотрел на мать, пожал плечами.
— Не знаю… Не помню.
— А писать можешь?
— Не знаю.
Барыня подошла к секретеру, достала лист бумаги, чернильницу, перо. Приказала:
— Пиши.
— Что именно?
— С прискорбием сообщаем вам, что четвертого мая… Мда… Пишешь ты быстро, но с ошибками… Считать умеешь?
Денис сначала удивился:
— Ну конечно.
Потом спохватился.
— Наверное.
— Хорошо. Пиши. Восемнадцать прибавить семнадцать.
— Тридцать пять. Это не надо писать, бумагу портить.
Варвара снова внимательно посмотрела на Марию, дёрнула бровью.
— Хорошо. Сто тридцать два прибавить двести тридцать один, сколько будет?
— Триста шестьдесят три, — тут же ответил Денис, и внутренне усмехнулся: «Детский сад».
— Это ты в уме посчитал?
— Да. А надо обязательно было записать?
— Хорошо… Тысяча восемьсот двадцать шесть, отнять тысяча восемьсот двенадцать.
— Четырнадцать, — снова в удивлении пожал плечами Денис. Он играл удивлённого пацана, который не понимает того, что с ним происходит, и чего от него хотят.
Эти испытания, возможно, продолжались бы ещё долго, но Дену надоело, и он болезненно поморщился.
Варвара спохватилась.
— Ладно, хватит. Иди домой, Ваня. Сегодня вечером я ещё приду осмотреть твои раны. А пока подумаю, относительно тебя…
И снова со значением посмотрела на Иванову мать.
Что ей могла объяснить эта женщина, крепостная крестьянка, безграмотная и забитая.
2
Три дня он валялся на лежанке, задницей кверху.
Два раза в день, утром и вечером, приходила хозяйка имения и обрабатывала его спину раствором спирта. Ничего не говорила. Так, пару ничего не значащих слов. Своего рода благотворительность.
Она попыталась намазать раны какой-то вонючей смесью, наверное, дёгтем. Но Денис попросил не делать этого, пусть раны подсыхают.
Он с утра осторожно выходил из избы, садился на чурочку и смотрел на деревню. Внешне это выглядело, как праздное созерцание. На самом деле он внимательно рассматривал расположение изб, оценивал количество скотины и птицы, подмечал некоторые несуразности.
Деревня производила нерадостное впечатление. Почерневшие избы, кривые крыши, крытые соломой, покосившиеся жердевые изгороди. Бедное селение. Безрадостный пейзаж. И крестьяне какие-то серые, пыльные и смурные.
То ли налогообложение неподъёмное, то ли менеджмент хреновый. А может — банально пьют.
Впрочем, в любом случае, начинать жизнь придётся отсюда.
И что-то, вдруг, захотелось ему покоя и несуетного существования. Устал он к своим сорока двум от хлопотной жизни охотника за головами.
На четвертый день Пётр напился.
Ближе к ночи, уже по темноте, дверь с грохотом открылась, и вот он, красавец. Стоит, покачиваясь и зыркая исподлобья. Видимо отец Ивана был из тех мужиков, что в пьяном угаре звереют.
Он подошел к лежащему сыну, сдёрнул с него серую простынку и приказал:
— Вставай!
— Зачем? — невозмутимо спросил Денис.
— Вставай, щенок! Батя горбатится, работает, а он разлёгся!
Денис вздохнул.
— Успокойся, батя. Не видишь — я болею.
— Ты!.. Ты как с отцом разговариваешь?!
Мария кинулась на защиту, встала между мужем и сыном, загородив Дениса. Петр пьяно ударил её кулаком в лицо, и мать упала навзничь головой к печи.
Денис вскочил, попытался подойти к матери, помочь ей встать. Но отец поймал его за руку.
— Пусть валяется, сука. А мы с тобой поговорим, щенок.
— Мда, Петя… Ты допрыгался.
На Денисов правый хук редко кто из тренированных мужиков успевал среагировать, а уж этот… Он просто как куль рухнул посреди избы. Дрыгнул пару раз ногами и затих.
Деня поднял мать. У той, видимо, было сотрясение мозга. Взял её на руки, отнёс на лежак.
— Лежи, мама, лежи. Не шевелись. Посмотри на мой палец.
Поводил у ней перед носом указательным… Да. Сотрясение.
— Ванечка… Ты его убил? Ваня, тебя же в приказ заберут…
— Да ну, мам. Убил!.. Ни черта ему не сделается… А если и убил — потеря невелика.
— Ванечка, посмотри. Посмотри, сынок, живой он или преставился.
Денис потрогал шейную артерию Петра.
— Живой, конечно. Спит спьяну.
— Ванечка, он тебя не простит. Он тебя проклянёт. Он злопамятный кобель…
— И что?… — криво ухмыльнулся тот. — Знаешь, мам, я и проклятый прекрасно проживу. Тебя тошнит?
— Да, поташнивает.
Денис приволок грязную бадью. На всякий случай.
Ночью Мария блевала, и Денис поил её из ковша. Думал. «Вот же животное. Ударил женщину, как здорового мужика. Ни стыда, ни совести. Мда… Папашу придётся воспитывать».
Утром, он проснулся оттого, что Петр орал:
— Вставай, дура, мне на работу надо! Накрывай на стол пожрать!
Денис сел, повел плечами, поморщился. От вчерашних упражнений корка на спине полопалась, и спина ныла горячим.
— Лежи, мама, — и отцу, — ты вчера ей мозги стряс, пусть лежит.
Пётр задохнулся от такой наглости.
— Ты!.. Ты!.. Ты меня вчера ударил! Думаешь, я не помню?! Ты! Моё говно! Отца ударил!
— Ну, — рассудил Денис, — не лез бы в драку, так был бы цел.
— Ах ты… — Петр кинулся к сыну и напоролся на банальнейшую схему: блок — рычаг локтя — удержание.
Денис толкнул согнутого «отца» в угол, и тот, потеряв равновесие, грохнулся на пол. Вскочил, красный как рак, с ненавидящим взглядом, и метнулся в сени. Оттуда влетел в избу с топором. Мария страшно закричала, попыталась вскочить, но не успела.
Топор оказался в руках Дениса, а любимый «папуля», мелькнув в воздухе лаптями, грохнулся почками об пол.
— Лежи, мама, лежи. Сейчас я тебе покушать соображу.
Пётр с трудом поднялся, выставил палец в сторону сына.
— Не сын ты мне боле! Не сын!!
И выбежал на улицу.
Денис пожал плечами.
— Ну…. не сын, так не сын. Какие проблемы.