— Как скажешь, начальник!
— Ты зарплату пересчитай, бугор. Чтоб потом без претензий…
— У нас на доверии, до сих пор все было по-честному.
— Ладно, в следующий раз кину обязательно!
Мужики похихикали и вышли из вагона, забрав фонарик.
Дверь задвинули, сквозь рокот маневрового послышалась какая-то возня у колес вагона — должно быть, из-под них башмаки вынимали. Потом еще со сцепкой повозились. Наконец, на маневровом что-то лязгнуло, вагон дернуло, и он не спеша покатился по рельсам. И лишь теперь Ваня Соловьев решился произнести вполголоса:
— Поехали куда-то…
— На станцию, наверно, — предположил Валерка. — Небось к поезду подцепят.
— Знать бы, куда повезут…
— Может, спрыгнем? Скорость-то небольшая…
— Темно, а тут кругом заборы и стенки каменные, расшибемся.
Аргумент Валерке показался убедительным.
— Ну ладно, доедем до станции, а что дальше?
— Дальше посмотрим. Если этот вагон прицепят, то ведь куда-нибудь повезут, верно? Главное, чтоб увезли отсюда. Тут нас ищут, а поезд за сутки на тыщу километров увезет. Может, кстати, и на юг.
— Это тебе на юг надо, а мне — нет.
— А тебе куда?
— Не знаю, — сознался Русаков, — ни черта не знаю…
— Тебе надо в Москву ехать, — прикинул Ваня, — там, говорят, есть такая часть, в которую принимают всех, кто сбежал из-за всякого там дедовства и преследований. У тебя, конечно, похуже дело, ты с автоматами убежал… На фиг они тебе понадобились только? Да еще два сразу?
— Ты когда из части ушел? — спросил Валерка, не ответив на вопрос.
— Думаешь, я время засекал? Где-то после полуночи, наверно.
— До тревоги или после?
— Конечно, до. Когда тревогу подняли, я уже к военному городку подходил. Сперва очередь услышал, потом шум какой-то, крики всякие, галдеж… Я и подумал, что меня хватились и ловят.
— Значит, слышал стрельбу? — переспросил Русаков.
— Да так, глуховато, но слышал… А что?.
— Это я стрелял, понимаешь? Я в Бизона попал и в Славку Вострякова, сержанта. Он дежурным стоял.
— Ну и ну… — пробормотал Ваня. — Убил?
— Не знаю. Крови много было…
Некоторое время оба молчали. Валерка думал, что, наверно, зря рассказал Ване про стрельбу, а Ваня соображал, какие осложнения может вызвать это вновь открывшееся обстоятельство.
— А зачем ты стрелял? — спросил наконец Соловьев.
— Не знаю… Бизона боялся очень. Они ж мне такое «веселье» пообещали, что хоть вешайся… Да еще и пьяные…
Валерка в нескольких сбивчивых фразах изложил суть происшедшего. Как раз к тому времени, когда он закончил свою исповедь, в вагоне стало заметно светлее. Не потому, что утро близилось, а потому, что вагон уже подвозили к станции. Слышался характерный шум: гудки, фырчанье тепловозов, лязг буферов, громкое, но малоразборчивое хрюканье трансляции, гул и перестук колес.
Маневровый с прицепленным к нему вагоном загудел, остановился, поскрежетав немного колесами и лязгнув буферами.
— Эй, Федор, мать твою Бог! Три минуты до отхода! — заорал какой-то мощный голос, перекрывающий рокот дизеля тепловоза. — Давай живо гони свой порожняк в конец состава! На пятый путь!
— Бу сделано! — проорал машинист.
Дизель прибавил обороты, в окно понесло солярный дух выхлопа, вагон чаще застучал колесами на стыках. Потом ход сбавили, должно быть, через стрелку проехали, после притормозили, двинулись в другую сторону. Наконец снаружи опять завозились, залязгали — прицепляли к составу, отцепляли от маневрового. Потом пискнул, уходя, маневровый. Ему отозвался басовито магистральный, сдал назад, буфера затарахтели от головы к хвосту. Наконец, еще раз дернул и потянул вперед, медленно набирая скорость.
— Поехали! — пробормотал Валерка. — Может, все-таки спрыгнем?
— Нет, — не согласился Ваня. — Ехать лучше, чем идти.
Для начала решили закончить прерванную трапезу, то есть сожрать остатки печенья и столько тушенки, сколько возможно. Оказалось, что вполне возможно вдвоем умять всю банку. Запивали все той же ледяной кока-колой, но такими маленькими глоточками, что даже горло не простудили. И кончилось пойло одновременно с тушенкой, что еще более удивительно. Говорили мало, больше жевали.
— Интересно, — сам себя спросил Ваня, — почему эти самые мужики, которые на станции, наш вагон порожняком назвали? Груз-то есть.
— Подумаешь, груз — сорок восемь коробок. Тот угол и то не заполнили. Вполне можно считать, что порожняк.
— Нет, — сказал Ваня рассудительно, — если какой-то груз по железной дороге едет, то на него должны быть документы, накладные всякие. И в каком вагоне везут, и сколько его там, и до какой станции, и вообще… Они там должны четко знать, что в вагонах лежит, сколько места занято и все такое. Так что странно это насчет порожняка.
— Какая нам разница! — вяло буркнул Валерка. Его разморило и клонило в сон.
— Большая, знаешь ли. Я тут вот чего подумал. Груз этот лежал в пакгаузе, но не охранялся. Это раз.
— Да может, тут такая дребедень, которую и сторожить не надо? — хмыкнул Русаков.
— Допустим. Странно, что сюда, к пакгаузу, целый вагон поставили, продержали не меньше, чем целый день в тупике, — а простой вагона, между прочим, денег стоит! — а ночью наскоро загрузили и за три минуты до отправления прицепили к составу. Если груз, как ты говоришь, неценный — хотя в нынешнее время все грузы ценные, знаешь ли! — то можно было вполне сунуть его в вагон, опломбировать и прикатить на станцию еще днем. Постоял бы там в тупике, пока состав формировался, а потом его прицепили бы на нужное направление.
— Да нам-то все это зачем? — сладко зевнул Валерка. — Мне лично по фигу, что тут везут. Своих проблем до хрена.
— А могут и лишние появиться, — заметил Ваня с некоторой угрозой в голосе.
— В смысле? — спросил Русаков, немного насторожившись.
— Улавливай ушами: этот самый вагон может быть вообще нигде не числящимся. Его по-тихому ставят в тупик у пакгауза, в котором тоже, должно быть, по документам ничего не лежит. А потом глухой ночкой грузят в этот нечислящийся вагон то, что опять же нигде не числится, цепляют его к поезду за три минуты до отправления. Еще не понял?
— Почему? Понял. Какой-то левый груз везут.
— Уже лучше. Только сам понимаешь, что за груз — тоже интересно. В таких коробках, конечно, автоматы и пулеметы не поместятся, но вот наркота какая-нибудь может быть вполне. Скорее всего вагончик этот на нужной станции опять отцепят, загонят в какой-нибудь тихий тупичок, разгрузят… Хорошо, если при этом нас не найдут. И если их милиция при этом не возьмет.
— Кого «их»?
— Бандитов, конечно.
— Бандиты мне по фигу, лишь бы меня не взяли.
— Для нас менты исключения не сделают. Нам еще доказывать придется, что мы с той командой никак не связаны. А сами крутые, если разберутся, что мы слишком много знаем, нас прикончат. Даже в тюрьме.
— Говорил же, — проворчал Валерка, — спрыгнуть надо было, пока не поздно. А теперь поезд разогнался, прет на скорости — попробуй, сигани с него!
— Может, глянем, что в коробках? — предложил Ваня.
— Ну их к черту! Уж лучше не знать вовсе.
— А по-моему, как раз наоборот. Когда знаешь, что там лежит, можно догадаться, чего бояться надо.
— Но зато, если распотрошишь, то тогда точно крутые жизни не дадут…
Ваня подошел к штабелю из коробок, приподнял одну.
— Тяжелая! Килограммов десять, не меньше. А по размеру не очень большая.
Он попробовал потрясти коробку около уха.
— Смотри, — полушутя предупредил Валерка, — а вдруг там взрывчатка или радиация какая-нибудь?
Ваня как-то очень поспешно поставил коробку на место.
— Чего, тикает? — Русаков, несмотря на общую усталость и никудышное настроение, попробовал поехидничать.
— Шуршит, — отозвался Ваня. — Черт его знает, может, и правда, какая-нибудь дрянь в свинцовом контейнере… Насчет радиации я как-то не подумал, это правда. Ты не знаешь, что на том заводике делают?
— Не-а, — мотнул головой Валерка, — понятия не имею. Но что-то оборонное — это точно. Раньше делали. Сейчас он стоит и не фурычит.
— Фиг его знает, — недоверчиво произнес Ваня, — может, и фурычит, только тихо. Скажем, толкает помаленьку какие-то отходы от прежнего производства.