— Так, а еще что-то интересного в бумагах нашли, Рождествин?
— Самое интересное — вот, — произнес эльф и протянул ему лист бумаги.
Герман, наклонившись, увидел на листе надпись: «12 маскарад предупредить».
— И что это значит? — Трезорцев хмыкнул.
— Пока не установлено. Однако ясно, что надпись сделана за считанные минуты до смерти. Похоже, покойному это было важно. Опять же, слово какое перспективное: предупредить. Кого-то хотел князь предупредить, но не успел… И как-то это связано с маскарадом. По словам прислуги, маскарады покойник проводил не раз. Может быть, на ближайшем из них кого-то предупредить хотел, не привлекая внимания.
— Хм… это важное… — ротмистр потер длинную собачью переносицу. — Еще что-нибудь?
— Договоры, счета, долговые расписки, — проговорил эльф. — Похоже, дела у его светлости шли так себе. Должен он был всем вокруг, кстати, баронессе фон Аворакш в том числе. Кстати, сойдет за мотив.
— Хреновый мотив, — рыкнул Трезорцев. — Должников не убивают, из них долги выбивают. Но проверить эту баронессу все равно стоит. Чего это она шпионила за покойным?
— Например, покойный не хотел долг отдавать, — Рождествин пожал плечами. — А наследники, как она думает, будут посговорчивее.
— Бывает, конечно, и такое, — проговорил задумчиво, Трезорцев. — Вот вы ей и займитесь, вас учить не надо. А вы, Брагинский, разъясните мне этого Пудовского. Чует мое сердце, что с ним дело может быть тоже нечисто.
— Я спросить хотел, — начал Герман. — А чего он так расстроился, что без хозяина остался, ну, лакей этот? Подумаешь, будет теперь мещанин, даже лучше.
— Вы, Брагинский, опиум когда-нибудь курили? — спросил эльф с видом утонченного знатока.
— Бог миловал, — ответил Герман неприязненно. Он обращался, собственно, к Трезорцеву, а от поручика снисходительных лекций не ждал.
— Так вот, если б курили, а потом бы бросили, то знали бы — приблизительно, конечно — что испытывает крепостной, оставшийся без барина, — наставительно произнес Рождествин с тем же снобским выражением. — Им очень приятно чувствовать узы, а еще приятнее делается, когда господин черпает силу. Тут у них просто… не знаю, как описать. Если вы когда-нибудь получали наслаждение с опытнейшей по этой части женщиной, то все равно не знаете, насколько это приятно, но можете хотя бы в общих чертах…
— Вы так говорите, словно сами были крепостным.
— А может быть, и был? — эльф усмехнулся. — Не крепостным, конечно, в Эльгароне нет крепостных…
— А есть рабы, — жестко прибавил Герман.
— Положим, рабы, — спокойно согласился Рождествин. — Не все ли равно, каким словом это называть, если суть одна и та же? В общем, эльфы живут уже тысячи лет в тех обстоятельствах, в которых человечество пребывает всего пару веков. Так что да, мы разбираемся в том, как и что здесь устроено. А устроено чрезвычайно мудро. Простое рабство плохо своей односторонностью. Раб только дает, господин только берет, ничего не давая взамен. Это вызывает чрезвычайное напряжение, которое рано или поздно прорывается, и в итоге господин с удивлением обнаруживает себя насаженным на вилы. Если же рабское положение приносит рабу больше удовольствия, чем свобода, то такое положение вещей может продолжаться тысячи лет. Что мы и наблюдаем на примере моего прекрасного Эльгарона.
— Если он столь прекрасен, что же вы его покинули?
— Я вам как-нибудь расскажу. Это целая история, — эльф усмехнулся, но выглядел при этом отчего-то уязвленным. Разговор на этом прекратился, и дальше до самой Москвы молчали.
Глава пятая, в которой происходят две крайне интересных беседы
На следующий день состоялось формальное вступление письмоводителя Брагинского в должность. Он явился в знакомое уже здание Московского управления, не без труда нашел корпус номер шесть, приземистый и длинный, в котором располагался его департамент, зашел в пахнущую сургучом и деревом приемную. Оттуда его провели в кабинет Трезорцева, а тот уже представил новичка всем сотрудникам: десятку чиновников разного возраста в синих мундирах. Все они, кроме Трезорцева и Рожествина, были людьми, а нового сотрудника взглянули без особого интереса. Не велика птица — письмоводитель.
Герман осмотрел свой стол, покрытый кое-где заляпанным чернилами зеленым сукном, неприязненно взглянул на эльфа, едва удостоившего его кивком, и отправился выполнять свое первое задание, полученное еще вчера. Он твердо решил, что сколь бы это ни было скучно, справка у него получится отличная. Было у него вообще такое свойство: если уж он брался за какое-то дело, то твердо знал, что сделано оно должно быть не как-нибудь, а по высшему разряду.