— А, нет, что вы! — хозяйка махнула рукой. — Это жилец, Константин Кузьмич. Мы ему две комнатки сдаем за стенкой. Такой тихий господин, даже не знаю, чем он занимается. Все что-то пишет, чертит, иной раз и к обеду не выходит. Я не думала, что к нему именно сегодня такое собрание явится, кажется, доселе ни разу у него в гостях никто не бывал. А тут вдруг пришли какие-то, человек пять. Один — как мастеровой одет, другой — во фраке, третий — в рясе поповской, прочих я даже и не видала, как зашли. Странное общество, правда?
Чувствовалось, что она тоже раздосадована несвоевременным хлебосольством Константина Кузьмича.
«Не насплетничал бы жилец,» — пронеслось в голове у студента, но он быстро на этот счет успокоился. Не все ли равно жильцу, право слово? На вопрос же хозяйки с достоинством кивнул.
— Я даже перепугалась немного, не замышляют ли они что плохое? Нет ли тут какой-нибудь конспирации? Вы ведь читали, что в газетах пишут? Но ведь вы меня защитите, верно? — она кокетливо улыбнулась и поправила прическу, продемонстрировав белое запястье.
Герман тут же заверил ее, что под его защитой ей не о чем беспокоиться.
— Ну, тогда почитайте мне что-нибудь из ваших экстатистов, вы обещали! — произнесла Аглая, откинувшись в кресле.
Герман охотно достал прихваченный томик стихов, достав заодно и вино, и прибавив наставительно, что такие стихи надлежит читать исключительно под белое вино, иначе они утрачивают половину своей экстатической силы. Аглая при этих словах достала из шкафа бокалы, которые он наполнил и принялся читать какое-то совершенно бесстыдное стихотворение про «невольный вздох безумной страсти», «последний стон на ложе томном» и что-то еще в таком же духе. Аглае явно нравилось.
Читал он по рукописной тетради — издавать этакое непотребство цензура, конечно же, не позволяла. Впрочем, достать список было несложно — такие тетради ходили по Москве и Петербургу запросто, и некоторые из экстатистов составили себе имя, ни разу не издав в журналах ни единой строчки.
Между тем, за окном совсем стемнело, Аглая сидела в кресле, прикрыв глаза и приоткрыв губы, вино было почти все уж выпито, и Герман решил, что, кажется, артподготовка проведена по всем правилам военного искусства, подкопы подведены, бреши в стене пробиты, и пора уже, собственно, приступать к решительному штурму, тем более, что противник, кажется, не настроен оказать решительного сопротивления. Уже даже и Внутренний Дворецкий, глядя на поле сражения, восхищенно покряхтывал и подталкивал барина локтем, дескать, давай, барин, не робей! Покажи ей, каковы Брагинские в деле-то!
— Кстати, вы ведь тоже мне кое-что обещали, — произнес Герман, словно только что вспомнив. — Говорили, что у вас в спальне какой-то фантастический ковер гномьей работы из шерсти пещерного яка, и обещали показать!
Про ковер Аглая в самом деле при первой их встрече упоминала, но чтобы приглашать малознакомого мужчину в супружескую спальню — такого, конечно, не было.
— Да, кажется, в самом деле, я совсем забыла, что же вы раньше не напомнили! — проворковала Аглая, поднимаясь из кресла. — Пойдемте, я покажу, он удивительно мягкий, и если провести по нему ладонью в темноте, то появляются голубые искры. Очень красиво!
Они стали подниматься по темной лестнице. Там уже Герман не стал сдерживаться, наклонился и поцеловал ее в шею, пахнущую сладкими цветочными духами.
— Ну, что вы, ну, подождите… — проворковала Аглая, почти затаскивая его через темный коридор куда-то в также совершенно неосвещенную комнату. Лампу зажигать она, впрочем, не стала, да и к чему было бы это делать? За окном сияла в небе полная луна, ее света было даже больше, чем достаточно.
В этом свете Герман принялся, не прекращая поцелуев, освобождать хозяйку дома от платья. Дело это было хоть и приятное, но не такое уж простое. Герман никогда не понимал: и зачем они навертят столько сложностей? Крючочки какие-то, которые вечно не подцепишь, пуговки в самых неожиданных местах и на удивление тугие, какие-то шнурки, которые хоть зубами развязывай. Если бы он был императором, непременно издал бы высочайший манифест о том, чтобы женщинам носить мужские сюртуки и панталоны: и обзор лучше, и возни меньше.
Однако с помощью Божьей, а также Аглаиной, дело пошло. И вот, отбросив на пол и платье, и нижнюю рубашку, он на секунду застыл, пораженный красотой ее статного холеного тела в лунном свете, а обнаженная и явно довольная произведенным эффектом Аглая застыла и чуть откинула назад голову, дескать: «Ну, что, хороша же я, верно?». Что ж, она в самом деле была хороша. Даже Внутренний Дворецкий восхищенно крякнул. Нет, некоторые любят, конечно, субтильных дам, на которых дунь — она улетит, но Герман был не из таких. Он во всем любил пышную роскошь, а здесь ее хватало. Дело оставалось за малым, перейти, собственно, к штурму главной цитадели, и пальцы Германа уже потянулись у ее парадным воротам, в то время как Аглая дрожащими от нетерпения пальцами принялась освобождать от одежды уже его.