По поверхности «кургана» пробежала рябь, и в остановившемся вокруг Рэмона воздухе вдруг стало жутко и стыло. И тут трясина прыгнула на него.
Она прыгнула, как дикая кошка, и сначала показалось, что вся масса топкого грунта, ила, воды, что заполняла болото, взмыла в воздух и выстелилась в этом прыжке. Позже (когда рассудок всех видевших это вернулся в привычные берега) удалось выяснить, что, конечно же, вверх взмыло далеко не все болото. Рукав придонного ила, густого, зловонного, густо взбаламученного, метнулся в сторону Рэмона, словно огромная змея.
Рэмон Ррай попытался отпрыгнуть, хотя захолодевшие ноги упорно отказывались слушаться. Он перекатился по траве, чувствуя, как неотрывно смотрит на него тысячеглазая топь… Что-то тяжелое ударило его по коленям, оплело щиколотки, молодой аррант вцепился пальцами в траву, вырывая целые пучки. У него сразу же отнялись ноги. Он просто перестал их чувствовать, потому что мертвый холод властно вошел в жилы. Он трепыхнулся и понял, что это конец.
…Гендаль Эрккин вышел из оцепенения быстрее всех. Он видел, как надвинулась на Рэмона Ррая огромная вязкая масса, непостижимым образом спаявшаяся в тугое, почти живое тело. Из него выдвинулись один за другим несколько похожих на щупальца рукавов, и одно из этих «щупалец», длиной метров в десять и никак не меньше метра в диаметре, накрыло молодого арранта и начало всасывать в себя. Мелькнуло перекошенное, белое лицо. Движения Рэмона, сломанные, конвульсивные, казались похожими на дерганья куклы, повисшей на веревочках и управляемой нетрезвым кукловодом… Пес не медлил и не колебался. Он выхватил ММР и, вскинув его, стал стрелять.
Сначала ничего не произошло. Потом от «щупальца» отвалились несколько внушительных грязевых пластов, и, наконец, оно переломилось и упало наземь, уменьшившись в объеме не меньше чем на треть. Рэмон Ррай, надо отдать ему должное, мгновенно пришел в себя и, остервенело смахнув с бедер липкую, напитанную илом слизь, отпрыгнул подальше от берега.
Но это была лишь короткая передышка.
Вся масса воды, ила, придонных торфяных отложений, глины, топкого грунта, в котором засели длинными извилистыми корнями многочисленные болотные растения, – двинулась на сушу. Один за другим из толщи монстра выстрелили несколько щупалец, подобных тому, что разрушил Гендаль Эрккин. Тварь была быстра, дьявольски быстра, она вывалилась на берег, и только теперь стало возможным оценить размеры этой махины…
Пес уже не снимал пальца с клавиши пуска ММР. Он задрал голову, оглядывая нависающий над ними холм, по поверхности которого упругими струями циркулировала вонючая зеленая волна – не стекая на траву. Он стрелял, не думая о том, что будет дальше, после того, когда кончится заряд аккумуляторов. Не думая, что у этой громадной тысячетонной твари нет уязвимых мест. О том, что даже ММР не может причинить осязаемого вреда даггону.
– Дядя Генда-а-аль!!!
«Первый раз мальчишка так меня назвал, – очень спокойно для такой-то ситуации отметил Эрккин. – А то все Псом, и каторжником, и скотиной. По сути, все оно правда. Пес, каторжник, скотина. И, верно, умру, как пес, защищающий своего…»
– А-а-а!..
Рэмон Ррай перехватил лопату, которой еще недавно они отбивались от сектантов (двое из них уже был подмяты и забраны трясиной). Он подскочил к одному из щупалец и с силой вонзил в него лопату, как будто это смехотворное усилие могло остановить ожившую топь. Лопата легко вошла в податливую «плоть» и накрепко засела в ней, как ни пытался Рэмон вырвать ее обратно.
– Кретин! – закричал Эрккин, уничтожая еще одно щупальце, едва не подмявшее Рэмона. – Отходи, быстрее!..
Ррай попятился и, споткнувшись о неподвижно сидевшую на земле Аню, упал. Гигантская масса нависла над ним и тяжело, ощутимо вибрировала в воздухе, рождая упругие волны, от которых гнулась трава, а в ноздрях глубоко застревал запах [тошнотворной гнили.
И вдруг – едва ли не на расстоянии протянутой руки от арранта – громада замерла. Рэмон завороженно смотрел, как вода, циркулирующая по поверхности живого холма, вдруг начала замедлять свой бег. Он моргнул раз-другой, а вода уже замерзала со скоростью, не поддающейся осмыслению. Он видел, как блеснули кристаллы льда, как накрепко схватились морозом верхние пласты, а из трещин повалил вдруг холодный белый дым.
Лекх Ловилль много мог бы порассказать о таком дыме…
Страх…
Древний страх, вернувшийся вместе с ним из небытия, вдруг заставил его застыть на месте, не в силах шевельнуть новым ТЕЛОМ. Нет, не этот молодой аррант!.. Хотя и в нем было нечто, чему Зог'гайр никак не мог дать истолкования. Но тут – другое. Точнее, другой. И Зог'гайр прекрасно чувствовал его астральный облик, его мощь, переливающуюся, словно энергетический вихрь, совсем близко. Асахи!.. Неужели тут еще сохранились те, кто изгнал даггонов в прошлое Пришествие? Нет, нельзя в это верить, потому что вера легко овеществляется и обрастает плотью, подобно тому, как воплощается в реальность ночной кошмар.
Страх!.. ОН изгоняет Зог'гайра из его временной телесной оболочки, и источником этого страха был неясный, слабо светящийся контур на склоне холма. Боль нарастала. Нужно выбрать всю энергию из этого комка грязной земли, в который Зог'гайр вдохнул жизнь, – нужно покинуть оболочку.
Какая боль!..
Сын ллерда Вейтарволда задрал голову и, работая ногами, стал отползать. Он вцепился в запястье замершей от ужаса Ани, а потом наконец-то вскочил и, почти волоча за собой девушку, бросился наутек – вверх по пологому склону, подальше от трясины.
И очень вовремя.
Потому что именно в этот момент с вершины замерзшего (за минуту или меньше?) холма соскользнул внушительный пласт обледенелого грунта. Примерно так же скалываются и соскальзывают с ледяного щита Антарктиды громадные куски льда, становящиеся айсбергами. Пласт рухнул на то место, где за несколько секунд до этого лежали на траве Рэмон Ррай и Аня Лапшина. Ледяные иглы легко прошили мягкую почву, и глыба-сколок прочно засела в почве.
– Что… что такое? – вырвалось у Табачникова, и это были его первые слова с того момента, как начался кошмар с ожившей трясиной, вышедшей из берегов. Рядом бессмысленно трясли головами уцелевшие: оба его ассистента, а также примерно половина нападавших сектантов. Прочие остались под обледеневшей громадой. Гендаль Эрккин опустил ММР и сказал с ноткой удовлетворения:
– Не знаю, что с этой тварью, но, кажется, болото немного утихомирилось. А говорят, что «мымры» на даггонов не действуют.
– Так они и не действуют, – негромко сказал кто-то за его спиной. – Это я на него подействовал.
Гендаль резко обернулся и сначала никого не увидел. Собственно, он и не должен был никого увидеть. Все, кто присутствовал в низине во время схватки, были налицо. Кроме тех, кто погиб, конечно. Пес мотнул головой и только тогда успел заметить высокую неподвижную фигуру. То ли незнакомец попадал в так называемую «мертвую зону», точку обзора между прямым и периферическим зрением, когда человеческий глаз не воспринимает объект, не видит его. То ли еще что… Но Эрккин заметил пришельца отнюдь не с первой попытки. Он сощурил свои черные глаза-бусины и вдруг сел в траву.
Он узнал этого человека не сразу. Да и как признать, если в нем прочно засела уверенность в том, что тот лежит лицом вниз в промерзшем пустом ангаре, затерянном в мертвых песках Марса?..
…Незадолго до этих насыщенных событий (наверно, как раз в тот момент, когда батальная сцена у топи подходила к концу и Гендаль Эрккин уже сталкивал лбами своих уцелевших оппонентов) к церковной ограде подъехали две машины, и передняя посигналила. Потом из «форда» образца 1965 года вышел не кто иной, как Анатолий Петрович Груздев, он же Груздь. Некоторое время он пытался понять, почему никто не открывает ему ворота. В машине сидели еще двое, и один из них, выйдя из машины, приметил, что неподалеку происходит весьма любопытная заварушка с участием примерно двух десятков человек. Зоркое око груздевского помощника быстро выделило из участников драки знакомые лица.