— Ваша мама скоро умрет.
Бет сменяет меня — придерживает лед и сжимает ноздри. Она пренебрегла моим изобретением: не стала забираться наверх, а села на ручку. Полотенце промокло. Кровь у меня на пальцах мокрая и теплая. Я иду в прачечную и бросаю полотенце в раковину — оно тяжело плюхается. Я трясу затекшими руками и достаю из сушилки новое полотенце и ботинки Тофа. Полотенце приношу Бет.
Спускаюсь вниз, чтобы посмотреть, как там Тоф. Я сажусь на ступеньки, так что мне хорошо виден подвал — комната отдыха, когда-то превращенная в спальню, а потом снова превращенная в комнату отдыха.
— Эй, — говорю я.
— Эй, — говорит Тоф.
— Как ты тут?
— Нормально.
— Есть еще хочешь?
— Скоро закажем пиццу.
— Ладно.
— Я принес твои ботинки.
— Высохли?
— Ага.
Я поднимаюсь.
— Пойди вылей это, — говорит Бет и показывает на кювету-полумесяц.
— А почему я?
— А почему нет?
Я медленно приподнимаю кювету-полумесяц над материной головой и иду на кухню. Кювета полна до краев. Жидкость в ней колышется из стороны в сторону. На полпути к кухне я проливаю большую часть себе на ногу и тут же пытаюсь понять, насколько ядовито то, что в кювете-полумесяце, со всей этой желчью и так далее. А брюки она мне не прожжет? Я останавливаюсь и наблюдаю, жду, прожжет оно мне брюки или нет, как кислота, затем появится дым, дыра постепенно расползется — словно кто-то пролил кровь чужого[34].
Но оно не прожигает брюки. Я решаю все-таки их переодеть.
Бет сжимает ноздри уже некоторое время. Она сидит на ручке дивана, около материной головы. Из кухни я делаю телевизор погромче. Прошел уже час.
Нос все еще кровоточит, а Бет приходит ко мне на кухню.
— Что будем делать? — шепотом спрашивает она.
— Надо ее везти.
— Нельзя.
— Почему?
— Мы обещали.
— Не говори ерунды.
— Что?
— Это не тот случай.
— Может, и тот.
— Я знаю, что, может, и тот. Не надо, чтобы это был тот случай.
— Она хотела сказать, что это именно тот случай.
— Нет.
— А я думаю, да.
— Нет.
— Но она так сказала.
— Она не всерьез.
— А я думаю, всерьез.
— Это исключено. Это идиотизм.
— Ты ее слышал?
— Нет, ну и что с того?
— А что ты думаешь?
— Что она просто испугалась.
— Это правда.
— И еще я думаю, что она не готова. Ты хочешь сказать, что ты готова?
— Нет, конечно. А ты?
— Нет. Нет-нет.
Бет возвращается в общую комнату. Я споласкиваю кювету-полумесяц, а в голове у меня теснятся оргвопросы. Так. Хорошо. При условии, что кровь вытекает медленно, но равномерно, сколько времени это реально может занять? День? Нет-нет, меньше — речь ведь не идет обо всей крови, а вот если бы вытекла вся кровь, это заняло бы… Да нет же, вся кровь на самом деле не вытечет, скорее в какой-то момент откажут внутренние органы — и тогда… Господи, сколько же там крови? Галлон? Меньше? Это как раз можно выяснить. Можно еще раз позвонить медсестре. Нет, нельзя. Если мы кого-нибудь спросим, нас заставят везти ее в больницу. А если они узнают, что мы должны были привезти ее, но не привезли, то мы окажемся убийцами. Можно позвонить в «скорую помощь» и спросить — чисто теоретически: «Здравствуйте! Мне в школе задали доклад о медленном кровотечении и…» Блядь. А хватит ли у нас полотенец? Господи, может и не хватить. Можно взять простыни, у нас полным-полно простыней… Может, это займет всего несколько часов. Этого времени хватит? Черт, что значит «времени хватит»? Нам надо с ней разговаривать. Вот. Мы должны подвести итоги. Как лучше говорить — спокойно, рассудительно или весело? Первые несколько минут надо говорить рассудительно… Так, все-все-все-все. Блядь, а что будет, если у нас закончатся темы для разговора и… Все необходимые приготовления мы уже сделали. Да-да, подробности обсуждать уже не надо. Надо будет сказать Тофу, чтобы он поднялся. Надо ли, чтобы Тоф поднимался? Естественно… Хотя, ох, ему не надо это видеть… или надо? Кому приятно сидеть там до самого конца? Никому, конечно, но если она останется одна… да нет, кретин, разумеется, она не останется одна: там будешь ты, там будет Бет. Блядь. Надо позвонить Биллу. Может, кому-нибудь еще? Кому-то из родственников? Дедушки-бабушки давно нет в живых, зятьев-невесток давно нет в живых, ее сестры Рут нет в живых, ее сестра Анна жива, но ее все равно нет — она пропала, где-то прячется, хиппи-уродка… Блядь. Многие уже годами не звонили. Теперь друзья. Кто именно? Есть эти, из волейбольной команды, из школы Монтессори
34
В кинотетралогии «Чужой» (1979, 1986, 1992, 1997) кровь инопланетных монстров обладала свойствами кислоты.