Сергей Кузнецов
Душевая,
или
Несколько заметок о рецепции гигиены в эпоху постмодерна
Фотограф Хосе Хавьер Серрано (Jose Javier Serrano)
Гэри Розенцвейг, профессор кафедры истории в Сити-колледже, был совершенно счастлив в своем первом и единственном браке. Никто не мог решить, что было здесь более удивительным: то, что это был счастливый брак, или то, что первый. Ведь у Гэри были все предпосылки, чтобы выплачивать алименты как минимум двум разным женам, живущим в противоположных концах Манхэттена: он был носат, лысоват, близорук и, кроме того, обрезан, что только увеличивало его сходство с Вуди Алленом.
Возможно, дело в том, что с внешним видом Гэри и его профессией платить алименты или, скажем, страдать от неразделенной любви было бы такой же тавтологией, как бояться смерти или ходить к психоаналитику.
А посудите сами, зачем ходить к аналитику, если ты совершенно счастлив в своем первом и единственном браке, а твоя жена Тамми — настоящая азиатская красавица с длинными ногами, узкими бедрами, упругой маленькой грудкой и умением легко говорить почти без акцента на любую тему — от шестидесяти четырех традиционных китайских способов расколошматить антикварную вазу династии Минь до современных компьютерных технологий?
— Когда в прошлом году все говорили про миллениум баг, — сказала Тамми, — я все время представляла себе такого жучка с тысячей ног… как это? Стороконожка?
— Сороконожка, — поправил ее Оливер и подмигнул Гэри.
Оливер был школьный друг Гэри Розенцвейга. Они подружились в тот год, когда Оливер засунул Гэри в ланч-бокс живого паука, а когда тот упал в обморок, любезно отвел одноклассника к врачу, чтобы прогулять географию, в которой никогда не был силен.
Интересно, подумал Гэри, Оливер подмигнул мне, потому что вспомнил, что я боюсь насекомых больше, чем правоверный еврей — свиной кости в молочном супе? Или просто так, от полноты дружеских чувств? Проклятье, вот еще одна загадка, которую мне не суждено разгадать!
Глядя на Оливера, Гэри всегда повторял, что богатым быть лучше, чем бедным всего лишь с финансовой точки зрения. Это немного примиряло с тем, что к своим сорока годам Оливер достиг так многого, что мог позволить себе роскошный дом на побережье Калифорнии и бурную личную жизнь с девушками самых разных национальностей, этносов и рас: во всяком случае, на каждой новой встрече Оливер появлялся с новой подружкой.
Сначала была Конни, стройная англо-саксонская протестантская блондинка с высокими скулами. Поговорить с ней Гэри не удалось, потому что она могла сосчитать до двадцати, только напрягаясь изо всех сил и обязательно сняв туфли.
Потом была Лина, этническая кореянка. Она была из России, поэтому на корейском не знала ни слова, но зато на чистейшем русском языке на память шпарила цитаты из Ленина. Оливер сказал Гэри: «Гляди, чувак, азиатки — это нечто, тебе надо обязательно попробовать». Гэри тогда безнадежно кивнул и подумал «без шансов» — потому что до встречи с Тамми оставалось еще полгода.
После Лины у Оливера была Зунг, калифорнийская вьетнамка, одевавшаяся, как все красивые девушки-гики, в джинсы и широкие футболки. Она была из тех вьетнамцев, чьи отцы уплывали на лодках от коммунистов, взяв с собой мешок риса, потому что не верили, что в Америке вообще есть рис. В Калифорнии их охотно брали работать на сборочные конвейеры (управляются с палочками для еды — управятся и с паяльником), и хитрые беженцы быстро просекли, что будущее за электроникой. После публичных школ их дети поступали в Беркли, а потом запускали доткомовские гаражные стартапы. Оливер как раз консультировал стартап Зунг и делал это так успешно, что уже через полгода она переехала к нему, потому что ей стало нечем платить за гараж.
В этот момент Гэри уже привез из Гонконга свою Тамми — удача столь же невероятная, как рождение восьмерых однояйцевых близнецов, — и потому Оливер сказал, что девушки обязательно должны подружиться, но Гэри не видел к этому никаких предпосылок, если не считать расистской идеи, что азиаты всегда рады увидеть соотечественника, с которым можно поговорить на своем азиатском языке.
Нынешнюю подружку Оливера звали Омоту. Она была черной африканкой с зеленой картой и через пару лет надеялась стать просто афроамериканкой с синим паспортом. В Америку она приехала из страны, название которой Гэри тут же забыл, но был уверен, что если надо, то легко найдет ее: в ХХ веке там так много убивали, что даже над картой должны все время кружиться мухи.