Понятно как. Он всегда знал, что недостаточно хорош для Тамми. В тот момент, когда Гэри увидел их вместе, в голубой воде бассейна, он понял, что Оливер был бы для Тамми лучшей парой, чем он сам.
Но все равно: ревность — проявление инстинкта мужчины-собственника, она унижает, она недостойна современного человека. Потому утром Гэри сказал, что Тамми совершенно ни к чему слушать его доклад — она и так знает все, о чем он будет говорить: каждую свою мысль он сто раз проговаривал с ней в их нью-йоркской квартире. Так что Тамми нечего делать на этой скучной конференции, и он будет только рад, если она пойдет на пляж вместе с Оливером и Омоту.
Ну, молодец. Проявил сознательность. Выступай теперь перед равнодушным залом таких же скучающих профессоров, как и ты сам.
Вздохнув, Гэри берет папку с докладом и под жидкие аплодисменты поднимается на кафедру.
Он заметил Омоту, как раз когда приступил к выводам — сформулированным, несмотря на очевидную самому Гэри банальность, в меру изящно и парадоксально. Она сидит в пятом ряду, скрестив длинные черные пальцы, косички на ее голове покачиваются в такт кивкам. Похоже, сидит уже давно — только близорукий Гэри мог не заметить раньше. Дыхание перехватило: почему Омоту тут? Опять поругалась с Оливером? И, значит, Тамми…
От волнения Гэри пропускает промежуточный тезис и, извинившись, возвращается назад. Какой ерундой кажется сейчас все, что он говорит. Закончить скорее, узнать у Омоту, куда подевались Тамми и Оливер. Ей же тоже должно быть не все равно? А может, может она сама рада избавиться от надоевшего и хамоватого любовника?
Гэри не может рассмотреть выражение лица Омоту, но ему кажется: она улыбается. Может, ей просто нравится его доклад? Вряд ли, конечно.
Оттараторив выводы, Гэри возвращается в зал, председатель объявляет перерыв, и все устремляются к термосам с кофе.
Гэри пытается протолкнуться к Омоту, но кто-то берет его за локоть. Он оборачивается.
— Прекрасный доклад, милый, — говорит Тамми, — хорошо говорил, только в конце немного скомкал.
— Ты была тут?
— Ну да. Пришла, еще на нацистских тараканах, но не могла до тебя добраться. Махнула рукой, но ты не заметил.
— А Оливер?
Тамми пожимает плечами:
— У него какой-то конференц-колл, он все утро проторчал в номере. Мы с Омоту плавали в бассейне. Она, кстати, тоже собиралась прийти.
— Да-да, — кивает Гэри, — я ее видел, вот же она!
Раздвигая толпу туго затянутым бюстом, Омоту спешит к ним модельно-спортивным шагом.
— Гэри, я потрясена, — кричит она, — даже не ожидала, что ты занимаешься такими интересными вещами!
Оливер и Омоту сидят в креслах бизнес-класса. Они покидают Кауаи — и вместе с ними исчезает возможность смотреть на Гэри Розенцвейга как мелкого невротика, нью-йоркского неудачника из Сити-колледжа, пародийную фигуру, составленную из цитат Вуди Аллена.
Омоту глядит в окно — далеко внизу посреди бескрайнего океана маленький остров, затерянный между Америкой и Азией, песчаные пляжи, плавники акул в прибрежных водах, угрозы цунами, тропические цветы, пальмовые листья и полуголые гаитянки. Нигерия — где-то на другом конце света, в другом океане, в другом полушарии.
Оливер опускает спинку сиденья и надевает наглазник: в самолете он любит спать. Омоту достает из сумки толстый роман в красно-белой обложке.
След от самолета растворяется в тихоокеанском небе, крылатая серебряная капля удаляется, превращается в точку, исчезает.
Покрытый мхом камень, на нем — иероглифы и даты. Рядом — свежие цветы.
— Ты представляешь, — говорит Гэри, — это же больше ста лет, прошлый век… то есть позапрошлый, — поправляется он.
Тамми в легком летнем платье, в плетеной зеленой шляпе из пальмовых листьев — да-да, от того самого древолаза из Бруклина! — нагибается и пытается разобрать дату: 18… а дальше стерлось. Но цветы свежие.
— Ты можешь разобрать иероглифы? — осторожно спрашивает Гэри, — вроде японцы их заимствовали…
— Что тут разбирать? — пожимает плечами Тамми, — имя, фамилия, профессия — что еще тут могли написать?
— Потрясающе, что они до сих пор приносят цветы на могилы своих предков, — говорит Гэри.
Тамми пожимает плечами.
Они молча идут между могильными камнями, Тамми легко касается рукой его кисти. Ветерок доносит запах — духи, названия которых он не помнит, воткнутый в шляпу цветок, названия которого не знает.
— Почему Оливер считал, что нам обязательно надо сюда? — спрашивает Тамми.
Оливер и Омоту улетели два дня назад — ни Гэри, ни Тамми не сказали о них ни слова, будто бы их и не было здесь.