Владимир Шулятиков
Душевная драма Некрасова
Недавнее чествование Некрасова воскрешает память об одной из самых острых и мучительных «душевных» драм, какие только знает летопись русской литературы.
Мы говорим о душевной драме, пережитой певцом «униженных и обиженных».
Его душевная драма издавна приковывала к себе особенное внимание как со стороны критики, так и со стороны широких кругов читающей публики. Отдельные моменты этой драмы уже достаточно освещены. И уже теперь, на основании того, что известно о жизни поэта, можно выяснить общий характер его драмы, понять ее основу.
Для этого только требуется отрешиться от «индивидуалистической» точка зрения. Необходимо рассматривать душевную драму Некрасова в связи с общественной драмой, разыгравшейся в его время и известной под именем «спора отцов и детой». Нужно оценить его драму, как один из наиболее ярких эпизодов названного спора.
Спор «отцов и детей» сводится, – как ныне выяснено[1], – к конфликту двух общественных миросозерцаний.
«Отцы – это представители интеллигентно-барской культуры, усвоившей себе в «сороковые» годы некоторые предпосылки разночинской идеологии, но отказавшиеся признать свою солидарность со своими историческими преемниками в решительную минуту, т. е. тогда, когда те, как известная сила, впервые выступили на историческую авансцену и впервые оформили в стройной системе свои практические взгляды.
Некрасов явился участником «спора».
По происхождению он принадлежал к лагерю «отцов». Но «отцы» не могли его считать своим: они видели в нем лишь носителя «нового» мировоззрения; они безусловно отожествляли его со своими противниками (как это явствует, напр., из некоторых писем Тургенева).
И, действительно, Некрасов находился в стане разночинцев, исповедовал их ««, работал в защиту их интересов, считался одним из наиболее верных и энергичных их союзников.
Но этой почетной ролью далеко не исчерпывалось содержание его жизни. Заявляя себе поборником «нового» мировоззрения, отстаивая «credo» «детей» перед «отцами», он в то же время был принужден вести другого рода борьбу – борьбу менее почетную и менее плодотворную, требовавшую великих усилий и подававшую очень мало надежды на благополучный исход.
Он вел борьбу с самим собой; в его душе отголоски старины, старины «феодальной» и аристократической враждовали против тенденций, характеризовавших его, как и «нового человека». Другими словами, в глубине его внутреннего мира происходил все тот же спор «отцов и детей» И перенесенный в глубину его внутреннего мира «спор отцов и детей» создал его «душевную драму.
Драма была особенно тяжелая, потому что обе противных стороны располагали большими средствами, потому что и элемент старины и новые тенденции были органическими явлениями его душевной жизни.
«Старые» барские наклонности и вкусы он получил, как родовое наследство.
С «новыми» людьми его объединяла не платоническая, питающаяся исключительно доводами разума привязанность. Нет; его «разночинская» симпатии были куплены ценой трудного жизненного опыта, ценой «мучительной борьбы», имевшей место в дни его молодости.
Судьба Некрасова в молодости – судьба интеллигентного пролетария. – Двадцатилетним юношей покинул «отчий» дом, он познакомился с такими условиями борьбы за существование, каких до него не видел ни один из корифеев «дворянской» литературы начала XIX столетия. Добывая скудный заработок, а часто оставаясь без копейки в кармане, он скитался по «петербургским углам», постоянно рискуя быть выброшенным, как из машины винт негодный, за борт жизни, «голодал подолгу».
«Голодный труд», его «попутчик лукавый», заставил его подойти к «низам» жизни, заставил его взглянуть на мир сквозь призму трезвого реализма, задуматься над вопросом о богатстве и бедности, одушевил его сознанием солидарности с представителями трудящихся народных слоев, наполнил его сердце «гражданской» печалью, властным словом велел ему искать путей «истины».
Почва для восприятия нового мировоззрения была дана… И Некрасов нашел себе «вестника добра», пророков «новой» истины в лице великого «разночинца» – Белинского.
Вот почему он воспел такой восторженный гимн Белинскому. Вот почему (как удостоверяет его автобиографическая поэма «Несчастные»[2] он считал знакомство важнейшим событием своей жизни, и влиянию его проповеди на себя приписывал громадное решающее значение. Вот почему на фоне всей современной ему «дореформенной» эпохи он усмотрел и высоко оценил только одну героическую фигуру. Вот почему он сравнил Белинского с могучим орлом, наделенным «царственной силой», – парящим под облаками.
1
См. статью В. Богучарского в «Мире Божьем» (1901 г., ноябрь). К сожалению, автор слишком прямолинейными штрихами характеризует людей «сороковых» годов. Влияние разночинской «культуры» на «отцов» г. Богучарским совершенно упущено.
2
Г. Гриневич (в своей статье, напечатанной в ноябрьской книжке «Русского Богатства») доказал, что в образе Крота Некрасов обрисовал не Достоевского (как совершенно ошибочно принято думать), а Белинского. Поэма «Несчастные» получает, таким образом, совершенно новое освещение, и ее ценность, как автобиографического произведения, значительно увеличивается. – Только напрасно г. Гриневич прибегает к довольно натянутому и замысловатому объяснению того факта, что героями поэмы изображены каторжники. Мы имеем в данном случае просто дело с удачной аллегорией: тюрьма – это изображение «дореформенного» строя.