— О любви, братцы, у нас пишут мало, вяло и скучно, — вдохновенно вещал друзьям молодой прозаик Владимир Т. — Хотите знать, почему? Да потому, что мои коллеги, как правило, забывают, что любовь — это не только духовная общность, дружба и так далее, это прежде всего взаимное физическое влечение, это страсть, это громкий и властный зов тела! Да, тела, братцы, тела! Мы не пуритане, о любви нужно писать, не стесняясь того, о чем ты пишешь, а ярко, в полный голос, славить главную радость жизни.
— Обожди! — говорили осторожные друзья. — Ты что, собираешься секс протащить в нашу литературу? Ой, Володя, смотри!..
— Не люблю я пошловатое словечко «секс». И ничего я не собираюсь протаскивать. В общем, прочтете и тогда все поймете!
Повесть он написал, что называется, на одном дыхании. Хотел сразу же тащить ее в журнал, где к нему относились доброжелательно, но вспомнил советы осторожных друзей и решил дать свою повесть на отзыв кое-кому из них.
Ум хорошо, два-три лучше, пять — плохо. Пусть прочтут два-три человека и скажут свое мнение.
Первым прочитал повесть Владимира Т. некто Терентий Карпович, старый редакционный травленый волк на покое, по прозвищу Тертый Калач. Прозаик принял его у себя дома. Терентий Карпович выкушал малую толику коньячку, закусил лимончиком и сказал:
— Повесть твоя мне, в общем, нравится, старик, но…
— Ох, уж эти мне «но»…
— Но если ты хочешь, чтобы она у тебя прошла, а вернее, проскочила, надо прежде всего убрать сцену на пляже!
— Это же одна из главных сцен в повести! Знакомство героя с героиней.
— Подходящее ты местечко для их знакомства выбрал — пляж! И потом — что ты там наплел? О ее ногах, например!..
— А Пушкин?! Что Пушкин писал о женских ножках? Помнишь?
— Мало ли что позволял себе Пушкин… в свое время! Но ты-то ведь не только о ее ногах написал, ты дальше пошел, ты и об этих… то есть об этом… о бюсте пишешь! И так далее… по вертикали!
— Я всего лишь цитирую «Песнь песней» царя Соломона, в которой он, как тебе известно, описал прелести своей возлюбленной юной Суламифи.
— Нашел кого цитировать — царя! Да еще Соломона! Очень своевременно! Я не против того, чтобы ты восторгался некоторыми деталями, но выбери что-нибудь более приличное, чем ноги и прочее, и восторгайся себе на здоровье!
— Что именно ты советуешь выбрать? — спросил прозаик ледяным голосом.
Терентий Карпович подумал и сказал:
— Мало ли что… Ну, хотя бы… ухо!.. Очень красивая нейтральная деталь!
— Да ты пойми, что получится: на пляже встретились мужчина и женщина, лежат на горячем песке на берегу моря, естественно, он — в трусах, она — в купальнике. И он любуется… ее нейтральным ухом!
— А кто тебе велит, чтобы они встретились на пляже?! Они встретились в театре. Сидят рядом, смотрят Шекспира… Пожалуй, лучше Островского. Поскольку недавно был его юбилей. И герой любуется маленьким розовым ушком героини. Можно со скромной сережкой. Трогательно, целомудренно и мило!
— Но герой же будет выглядеть форменным дураком: пришел в театр смотреть Островского, а сам смотрит на ухо соседки!
— Наплевать нам на твоего героя! Зато ты не останешься в дураках со своей повестью. Имей в виду: с пляжем она не пройдет в журнале!
— Хорошо, я подумаю!
Прозаик подумал и с болью в сердце убрал сцену на пляже.
Вторым исправленную повесть прочитал литератор-документалист Гриша С. Я называю здесь тоже лишь начальную букву его фамилии. Он похвалил Владимира Т. и сказал:
— Повесть тебе удалась, но есть там одно местечко. То, где описан их первый поцелуй. Помнишь?
— Конечно, помню! — сказал прозаик и, закрыв глаза, прочитал вслух наизусть: — «Она привлекла его голову к себе, и ее сладковатые на вкус губы не сразу приникли к его холодным, пересохшим от волнения губам, а медленно, как бы подползли к ним и, наконец, замерли в мучительно-долгом поцелуе». Что тебя тут смущает?
— Технология! Твоя героиня, видать, опытная в этих делах женщина, это я понимаю, но зачем тебе понадобилось передавать ее, так сказать, производственный опыт нашим девчонкам? Нехорошо! В моральном смысле.
— Наши девчонки, Гришенька, сами кого угодно обучат искусству поцелуя!
— Я тебе сказал свое мнение. И потом… эту сцену в журнале редактор все равно вычеркнет!
— Хорошо, я подумаю!
Прозаик подумал и выбросил из повести сцену первого поцелуя. Теперь осталось лишь найти третий ум.
«Дам-ка я прочитать повесть тете Агнессе! — решил Владимир. — Суну голову в пасть этой старой тигрицы! Интересно, что она скажет?»