— Поехали?
— Поехали!
Гениальные бездельницы мигом вскочили, лица их приняли стереотипное выражение крайней деловой озабоченности, и они умчались, потряхивая своими гривками, черной и белокурой, как молодые кобылицы — «честь кавказского тавра».
…На скамейку садится симпатичный дед, явно из породы «мудрых стариканов». Бородатый, с лицом одного из диснеевских гномов. Вот с ним-то я и начну стартовый разговор о жизни! Но дед сам его начинает:
— Вы не знаете, что лучше — шпипидар или штукатиф?
Он произносит эти слова шепелявя, так, как они тут написаны.
Я теряюсь: «шпипидар» похоже на «скипидар», но что такое «штукатиф»? Мне приходит в голову, что дед имеет в виду марки слуховых аппаратов, тем более что он говорит очень громко, как все глуховатые люди.
— Не знаю, право, вам надо посоветоваться со своим врачом.
Он оттопыривает рукой большое малиновое пушистое ухо, кричит:
— Чего таксе?
— С врачом! — кричу я в ответ. — Вам! Надо! Посоветоваться! Он скажет, какой аппарат лучше!
— Я не про аппараты, а про препараты!
— Извините, а я подумал, что вам нужен слуховой аппарат!
Дед взрывается и орет на весь бульвар:
— Сам глухой! — Бросил взгляд на мои очки: — Да еще и слепой!
Отвернулся, обиженно сопит… На нашу скамейку садится еще один прохожий, деловито достает газету из кармана плаща. Дед обращается к нему:
— Вы не знаете, что лучше — шпипидар или штукатиф?
— А вы что, дедушка, квартирку ремонтируете?
— Нет, наш жилищный кооператив строит детскую спортплощадку, разные там качели, столбы для гимнастики, грибочки. Мне общественность поручила присмотреть за малярами. Они меня спрашивают, чем краску подсушить — шпипидаром или штукатифом, а я ни в жуб негой!..
Я поднимаюсь и ухожу домой — писать этот рассказ. Гениального лентяя из меня не получилось и никогда не получится!
ОРЁЛ ПРИСЁЛ НА КАМУШЕК СКАЛЫ…
Я работаю в редакции одного издания, которое довольно широко публикует литературные произведения — стихи, рассказы, очерки — не только профессиональных писателей, но и начинающих — малоизвестных, а то и вовсе неизвестных авторов.
Поток рукописей, поступающих к нам по почте, очень большой, он похож на солидную судоходную южную реку, которая течет себе и течет, не зная ни длительных ледоставов, ни летних обмелений.
Поток посетителей с рукописями тоже велик. У одного рукопись покоится в пузатом, тяжеленном портфеле, у другого — в кармане пальто, свернутая в трубочку, третий держит ее наготове в вытянутой руке, наподобие пистолета, направленного в грудь редактора, то есть в данном случае в мою.
Конечно, среди этого потока мелькают порой милые, скромные люди с проблесками если не таланта, то одаренности, но увы, еще больше таких, кого в литературу гонит жгучий патологический зуд сочинительства или влечет столь же жгучее желание легко заработать деньги — по их представлению, немалые.
Я читаю их стихи (по большей части это противоестественная смесь Надсона с Вознесенским), фантастические романы о пришельцах с иных планет (разумные роботы, разумные гигантские насекомые, разумные ядовитые грибы и т. д.). Я читаю их юмор и сатиру, от которых хочется удалиться в укромный уголок и там тихо страдать и плакать, и опять — стихи, стихи, стихи!..
А вчера приходил Он!
Я сидел в своем утлом кабинетике и что-то писал, потом поднял голову и увидел Его уже стоящим подле моего стола. В правой вытянутой руке он держал — пистолетом! — трубочку рукописи, в левой пузатый портфель. Он был носат, угрюм, в катарактных очках. Наверное, он заметил выражение невольного страха на моем лице (возможно, что я даже слабо пискнул, увидев Его), потому что, положив ко мне на стол свою рукопись, он сказал неожиданно тонким, как у кастрата, тенором, почти дискантом:
— Это басня, не пугайтесь!
— Ваша?
— А чья же? Не Крылова и не Михалкова — не радуйтесь!
— Оставьте рукопись, я прочту и дам ответ по почте. Адрес ваш есть на рукописи?
— Адрес-то есть, — сказал он, плотно усаживаясь в кресло для посетителей, — но вам придется прочитать мою басню при мне и оценить ее тоже при мне. Я старый воробей, я — не обижайтесь! — все эти ваши редакционные штучки-дрючки знаю!