— Помнится, Волченков когда-то допустил в одной своей статье какие-то ошибки?
Ему сказали:
— Это было очень давно, Тимофей Аметистович, все забыто.
— В литературе ничего не забывается и ничего не прощается! — веско сказал Пичужников.
Теперь я позволю себе перейти сразу к эндшпилю этой сложной партии.
Статью, написанную Пичужниковым от имени редакции, Сократ опубликовал в очередном номере журнала, умолив типографию задержать его выпуск на десять дней.
Это был шедевр бездоказательной и злобной демагогии.
Сократ торжествовал, но очень недолго. Через два дня в газете безо всяких комментариев было опубликовано письмо… Серафима Культягина! Автор «Больших температур» признавал критику своего романа правильной, благодарил Волченкова за «доброжелательный и конструктивный» разбор его произведения и обещал при подготовке романа к изданию отдельной книгой устранить «замеченные недостатки».
Оказалось, что Серафим Культягин отдыхал где-то на Черном море и там друзья, — уж не знаю, мнимые или настоящие, — дали ему прочитать газету со статьей Волченкова. Серафим два дня не появлялся после этого на пляже — переживал, обвязав голову полотенцем. А пережив, сел и написал в газету свое признание.
Этим самым он, конечно, сильно подвел Сократа, не предупредив его, что послал в газету письмо, но ведь и Сократ позвал к себе Пичужникова, не получив на это согласия Культягина!.. В общем они оказались квиты.
После того как Сократ подорвался на собственной мине, ему пришлось быстро покинуть свой корабль.
Он не стал, однако, Робинзоном на необитаемом острове, а устроился настоятелем в какую-то тихую окололитературную обитель.
Я тоже недолго оставался еще на этой литературной палубе и вскоре ушел на заслуженный отдых.
ГЕНИАЛЬНЫЙ ЛЕНТЯЙ
У кого-то из старых писателей (у кого именно, я вспомнить не могу) я вычитал такой афоризм:
«Человек рожден быть гениальным лентяем».
Афоризм этот мне очень понравился. В самом деле, разве это не заманчиво — стать гениальным лентяем?! Всю жизнь ничего не делать, не ходить по редакциям и издательствам, не звонить самому по телефону и не отвечать на деловые звонки, не заседать в разных там комиссиях, а жить себе, позевывая и поплевывая, да изредка ронять гениальные афоризмы — для потомства!
Обронил гениальный афоризм — глядишь, благодарные современники уже спешат к тебе со знаменитым блюдечком с золотой каемочкой, тащат соответствующее твоему гению вознаграждение. Какая прелесть!
В один прекрасный, но будний день я решил попробовать стать гениальным лентяем. Отбросил все свои дела, пошел с утра на бульвар, сел на скамейку. Сижу слушаю вкрадчиво-непристойное воркование аморальных столичных голубей, настраиваюсь на волну ленивой истомы. Кто-то, думаю, обязательно сядет рядом со мной на скамейку, я затею с ним (или с ней) разговор. О чем? О том о сем — о жизни. И незаметно для себя оброню в процессе разговора гениальный афоризм.
Важно ведь лишь начать ронять, остальное уже, как говорится, дело техники. Сижу. Мимо меня бегут и бегут прохожие. Все они очень разные, но тем не менее чем-то похожи один на другого. Чем? У них у всех (или почти у всех) лица выражают крайнюю деловую озабоченность. И потом — этот бешеный ритм движения! Они все не идут и не бегут, а мчатся. Бабушки и мамы с детскими колясками и те катят свои агрегаты вприпрыжку, вскачь. Мне даже показалось, что младенцы понукают бабушек и мам ревом и криками, чтобы их колясочки катились еще быстрее!
Но вот на дорожке появляется медленно, вразвалку идущий молодой человек в клетчатой рубашке и голубых джинсах. Идет и на ходу читает книжку.
Сел ко мне на скамейку, продолжает читать.
Я говорю:
— Извините, у меня к вам есть одно предложение.
Он опускает книжку на колени, удивленно смотрит на меня.
— Такое дивное утро! — бойко продолжаю я. — Бросьте читать, успеете начитаться. Давайте лучше поболтаем. Это так приятно — поболтать с незнакомым человеком на бульваре.
Он настораживается:
— О чем… поболтаем?
— Ни о чем! И обо всем. Помните, у Маяковского: «Будто бы вода — давайте мчать, болтая…»
Теперь он смотрит на меня с опаской, в лучшем случае как на сумасшедшего. Потом говорит сухо:
— Мне некогда болтать, у меня завтра экзамен. Извините!
Сказал, поднялся, пройдя немного по дорожке, сел на свободную скамейку и демонстративно снова уткнулся в книгу.
На мою скамейку вдруг плюхается пробегавшая мимо молодая хорошенькая брюнетка в брючном костюме. Тонкие бровки сдвинуты, сумка через плечо — вся комок целеустремленной энергии. Законченный тип современной деловой женщины. Сидит и поглядывает на ручные часики.
На дорожке появляется другая молодая женщина-блондинка, тоже хорошенькая, тоже в брючном костюме, тоже целеустремленная и тоже с сумкой через плечо.
Следует каскад восклицательных междометий и взрывов милого смеха. Не обращая на меня ни малейшего внимания, деловые женщины начинают щебетать о деле, ради которого они здесь встретились. В переводе с их странного, полуптичьего языка на человеческий выясняется следующее. Брюнетка работает в одном учреждении, которое связано с институтом, в котором работает блондинка. Они — конспиративно, разумеется, — договорились встретиться здесь, на бульваре. Для этого брюнетка с разрешения своего начальства отправилась в институт к блондинке для «уточнения» каких-то «цифровых данных». А блондинка в свою очередь с разрешения своего начальства поехала в учреждение к брюнетке снять копию с какой-то важной циркулярной директивы. Ну, и разъехались — бывает! Теперь в их распоряжении легально оказалось два, а то и три часа рабочего времени. А где-то — где, я не разобрал — «дают» французский трикотаж.
— Поехали?
— Поехали!
Гениальные бездельницы мигом вскочили, лица их приняли стереотипное выражение крайней деловой озабоченности, и они умчались, потряхивая своими гривками, черной и белокурой, как молодые кобылицы — «честь кавказского тавра».
…На скамейку садится симпатичный дед, явно из породы «мудрых стариканов». Бородатый, с лицом одного из диснеевских гномов. Вот с ним-то я и начну стартовый разговор о жизни! Но дед сам его начинает:
— Вы не знаете, что лучше — шпипидар или штукатиф?
Он произносит эти слова шепелявя, так, как они тут написаны.
Я теряюсь: «шпипидар» похоже на «скипидар», но что такое «штукатиф»? Мне приходит в голову, что дед имеет в виду марки слуховых аппаратов, тем более что он говорит очень громко, как все глуховатые люди.
— Не знаю, право, вам надо посоветоваться со своим врачом.
Он оттопыривает рукой большое малиновое пушистое ухо, кричит:
— Чего таксе?
— С врачом! — кричу я в ответ. — Вам! Надо! Посоветоваться! Он скажет, какой аппарат лучше!
— Я не про аппараты, а про препараты!
— Извините, а я подумал, что вам нужен слуховой аппарат!
Дед взрывается и орет на весь бульвар:
— Сам глухой! — Бросил взгляд на мои очки: — Да еще и слепой!
Отвернулся, обиженно сопит… На нашу скамейку садится еще один прохожий, деловито достает газету из кармана плаща. Дед обращается к нему:
— Вы не знаете, что лучше — шпипидар или штукатиф?
— А вы что, дедушка, квартирку ремонтируете?
— Нет, наш жилищный кооператив строит детскую спортплощадку, разные там качели, столбы для гимнастики, грибочки. Мне общественность поручила присмотреть за малярами. Они меня спрашивают, чем краску подсушить — шпипидаром или штукатифом, а я ни в жуб негой!..