--Ах, ты нечестивец! Ещё смеешь в наглую лгать мне, своему Повелителю в том, что не подсылал ко мне наёмника для того, чтобы тот меня убил, а ты беззаботно сел на трон?! Так я тебе сейчас такой трон устрою!-и не говоря больше не слова, грубо припечатал сына к каменной стене, и, когда тот плавно сполз по ней на пол и встал на колени, пытаясь откашлятся и отдышаться, по-прежнему ничего не понимая, но продолжая уверенно настаивать на своей невиновности и преданности отцу, тот, же со своей стороны, игнорируя искренние признания наследника, занёс над его головой меч, намереваясь тут, же казнить, как, в эту самую минуту между ними встала тринадцатилетняя Санавбер с воинственными словами и, сжимающая в руке острый кинжал, направленный себе на грудь:
--Что, вы за отец такой, раз отбираете жизни у собственных детей, беря грех на душу за их загубленные безвинные души?! Даже животные не поступают так со своим потомством! Вы настоящее чудовище! Османской Империи не нужен больше такой Повелитель! Нам всем нужен такой Властелин, который не станет отнимать жизни подданных, основываясь лишь на своих больных подозрениях!-яростно кричала юная девушка, защищая, постепенно приходящего в себя, любимого, который ошалело смотрел на это всё и помалкивал, хотя испытывал невероятную гордость и восхищение её отвагой. Даже Повелитель от такой яростной воинственности Хатун опешил, мысленно отмечая, что она, в эти минуты похожа на тигрицу.
--Что ты себе позволяешь, Хатун!? Опомнись! Да, за такие угрозы, я прикажу стражникам немедленно казнить тебя!-гневно вскричал Сулейман, наконец, опомнившись и враждебно смотря на девушку. Только и она не собиралась уступать ему ни в чём. Вместо этого она лишь ядовито усмехнулась, и, раскинув руки, вызывающе бросила:
--Вперёд! Я к Вашим услугам, Султан изверг и убийца собственных детей!
Только, уже окончательно потерявший над собой контроль, Повелитель замахнулся на девушку саблей, но ей на защиту выступил Шехзаде Селим, вовремя опомнившийся от нервного потрясения, из-за чего удар пришёлся по нему. Он оказался серьёзно ранен, и, истекая кровью, ошалело рухнул на каменный пол, успев потрясённо и чуть слышно воскликнуть:
--Отец, за что! Я ненавижу вас!
После чего потерял сознание под крик ужаса, кинувшейся к нему, возлюбленной, из ясных бирюзовых глаз которой текли слёзы.
--Селим, не оставляй меня! Ты мне нужен! Я люблю тебя!-с невыносимой болью с тихом голосе проплакала она. Только юноша уже не слышал её. Он провалился в глубокое беспамятство.
Благодаря чему, гнев в Повелителе прошёл. Осознав, что он убил своего последнего сына, рухнул на колени возле него, и, горько рыдая, принялся умолять сына о прощении, за что и получил испепеляющий и полный огромной ненависти бирюзовый взгляд юной девушки, угрожающе прошипевшей ему, словно давая обет:
--Если Шехзаде умрёт, я лично приду и убью вас, Повелитель! Пусть, это станет последним, что я сделаю в моей жизни! Бойтесь меня! Отныне, мы, как и все ваши невинно убиенный дети, станем вашим самым жутким кошмаром! Не сомневайтесь, я это очень хорошо умею делать.-и не говоря больше ни слова в адрес изверга, положила руку на кровоточащую рану любимому и принялась лихорадочно что-то шептать над ним, пытаясь заговорить, остановить кровь и хоть немного залечить рану.
Зато сам Султан, пришедший в ужас от всего, что сам натворил, вышел из покоев и отправился прогуляться в сад, надеясь на то, что это поможет ему, хоть немного успокоиться и привести мысли в порядок. Последние, полные глубокого искреннего душевного разочарования и невыносимой боли, слова сына о том, что он его теперь ненавидит, больно врезались в душу пожилого Султана. Он действительно стал опасен для своей семьи, от которой уже, по сути, никого и не осталось в живых, кроме Луноликой дочери Михримах, да и то она уже три года как жила в Трабзоне и не желала знать родного отца. Слишком много боли он принёс и ей.