--Я не могу, Санавбер! Михримах-моя старшая сестра и всеобщая любимица, хотя от жажды власти с ненавистью ко мне, она лишилась здравомыслия!-чуть не плача, проговорил парень, из-за чего девушка понимающе вздохнула, и, крепко обняв его, заключила, призываю к благоразумию:
--Ты милосердный и справедливый. За это я и полюбила тебя ещё три года тому назад Селим. Только сейчас тебе необходимо думать о благополучии Империи и твоих детей, а ради этого, можно пожертвовать предательницей! Пойми, это крайняя, вернее даже необходимая мера для того, чтобы в нашей семье, наконец, воцарились мир и спокойствие.
Только Селим, погружённый в мрачную задумчивость, ничего больше не говорил жене. Его душили горькие слёзы, которые он больше не мог сдерживать, и, инстинктивно уткнувший лицом в изящное плечо возлюбленной, дал волю чувствам.
--Я всё понимаю, но не могу, Санавбер!-с невыносимой душевной болью прорыдал парень, чувствуя то, с какой искренней заботой и нежностью любимая обнимает его и мускулистые плечи, что постепенно успокаивало и придавало ему уверенности в себе.
--Ты сможешь, Селим! Михримах Султан сама не оставила тебе другого выхода. Если это не сделаешь ты, тогда она рано, или поздно казнит всех нас без всякой жалости! Третьего не дано! Подумай о своих детях, нашем общем благополучии и спокойствии Империи!-вразумительно убеждала возлюбленного Санавбер, из-за чего между ними воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого супруги уже сидели на тахте, обнявшись.
Вот только дурное предчувствие Санавбер подтвердилось этой ночью, когда возлюбленная супружеская пара уже, удобно лёжа в жарких объятиях друг друга, душевно беседовала в перерывах между неистовыми поцелуями, как внезапно услышали, раздающиеся в коридоре звон мечей и крики, дерущихся с кем-то стражников.
--Что происходит?-насторожившись, хором спросили друг у друга супруги, не веря в то, что Михримах всё-таки отдала приказ своим верным наёмникам о том, чтобы они убили их всех. Как, в эту самую минуту, с грохотом распахнулась дверь, и в просторные покои, залитые лёгким медным мерцанием, уже догорающих в канделябрах, свечей, ворвался, вооружённый Султанзаде Осман, сопровождаемый Мустафой Пашой.
Парни выглядели чрезвычайно перевозбуждёнными и запыхавшимися.
--Собирайтесь, дядя! Мы возвращаемся в Топкапы! Здесь Вам и Вашей семье оставаться больше нельзя! Моя валиде Михримах Султан отдала своим наёмникам приказ о вашем физическом устранении. Сегодня вас должны были убить, но, благодаря, своевременно, меня предупредившей. Нурбахар, нам с Мустафой Пашой удалось прибыть сюда вовремя и отразить нападение на всех вас!-немного отдышавшись, не говоря уже о том, что постепенно собравшись с мыслями, объяснил венценосцам Султанзаде Осман, от внимательного взгляда которого ни укрылось то, как сильно оказались потрясены его словами, уже собравшиеся в дорогу, супруги.
Если до прихода парней у возлюбленных ещё оставалось какое-то сомнение, относительно дальнейшей судьбы Луноликой, то. Теперь, проходя по, устланному изрубленными мёртвыми телами дворцовой челяди, коридору, с нескрываемым ужасом, на всё посматривая, Селим окончательно утвердился в своём решении, относительно казни Михримах Султан, при этом, обе Хасеки, нёсшие на руках их двух детей, сопровождали его, погружённые в глубокую мрачную задумчивость.
Топкапы.
Полдень.
Сразу по прибытии в главную султанскую резиденцию и после пятничного приветствия, состоявшегося на дворцовой площади, Султан Селим не стал откладывать с вынесением приговора для старшей сестры, решив, огласить его ей лично, из-за чего прошёл в темницу, где уже двое суток находилась его старшая сестра, любимица родителей и братьев, Луноликая Султанша Михримах.
Она, конечно, догадывалась о том, что её неразумный сын вытащит Селима с семейкой из-под, подстроенной ею для них, смертельной западни, но никак не ожидала того, что «дражайший» братец сам заявится к ней в камеру для выяснения родственных отношений. Михримах не желала общаться с ним о чём и дала понять тем, что повернулась к нему спиной.
--Ты напрасно пришёл, Селим! Нам не о чем с тобой разговаривать! Уходи!-властно приказала она с оттенком полного душевного безразличия, что вызвало в нём язвительную усмешку.
--Моя сестра остаётся в своём репертуаре! Это неизменно!-иронично фыркнул он, остановившись напротив неё и тем-самым, сводя её с ума пристальным взглядом. Она нервно вздохнула и так же не смотря на него, небрежно отмахнулась:
--Если ты сказал всё, что хотел, можешь уходить!
Только Селим даже и не собирался идти у неё на поводу. Вместо этого, он горько хмыкнул и, наконец, перешёл к делу, что заставило Михримах обернуться, но всё с той, же ненавистью в красивых серо-голубых глазах посмотреть на брата: