– Чем занимаешься? – спросила я в момент, когда в женские руки запала пляшущая ткань, к которой налипли крохотные сверкающие камни.
– Костюмами, – ответила Ману; на пальце вырос напёрсток, в пальцах – игла, меж пальцев – прозрачные нити.
– Планируется Шоу?
Женщина ответила отказом; просто желала порадовать любимец.
– Мне думалось, я твоя любимица, – лукаво улыбнулась и в очередной раз затянулась.
– Была, пока не украла Папочку.
За действие в прошедшем времени мне захотелось уколоть…
– Какого это жить с осознанием, что пуста и никогда не сможешь выносить дитя?
То было больно.
– О, ты знакома с моей биографией. Очаровательно, – не поддалась Ману. – В Монастыре среди кошек завелось несколько крыс? Пора травить…
– Ты не ответила.
– Я не враг, Луна. Мы на одной стороне, – кивнула женщина. – Даже если ощущения обратные. Не кусай ласкающую тебя руку. А если хочешь честного ответа – держи: почти бессмысленно. Но лишь потому, что чувство материнства познать мне довелось. Послушницам же в тяготу не будет.
– Как он убедил тебя отдать ребёнка?
– Укоряешь?
Лёгкие напитались искусственно-сладким ароматом.
– Спрошу иначе: как ты не убедила его оставить?
– По той же причине, по которой вы не можете договориться с ним о дальнейшем сотрудничестве и работе в Монастыре, – поперёк кольнула Мамочка.
Я настояла, что всё предопределено, и отправлюсь вслед за мужем. Ману настояла, что впервой слышит об этом.
– Торгов не было?
– Я бы сказала, птичка. Ты учишься летать и иногда бьёшь меня своим неокрепшим оперением, но ты всё еще моя птичка.
Дверь – после короткого стука – отворилась и в спальню зашла послушница. Она хотела обратиться к Мамочке (покладисто опустила головку), как вдруг заметила меня и, не растерявшись, уважительно поприветствовала тем же жестом. Спинка выгнулась, ножки дрогнули; Ману поучала монастырских кошек здороваться с прибывающими гостями и хозяевами в том числе пресным – как называла сама – реверансом.
Послушница о чём-то заговорила, но ни я, ни Мамочка её не слышали и не слушали; жест – жест обыкновенной послушницы – в адрес такой же послушницы поразил. Ману – глаза её засверкали – возгордилась и напугалась. Как раньше быть уже не могло.
Спустя часы объявился Ян: он растряс своим появлением стены крохотной комнатёнки, окинул взглядом задымлённое пространство, поразил Мамочку замечанием на старом наречии, а затем велел мне следовать за ним.
– Ты просишь или…?
Рука сдавила руку; я нервно отдёрнулась – напрасно: цепкий хват приковал к мрачному силуэту.
– Оставь свои игры, Луна, и следуй за мной.
Ману простилась грустной улыбкой. Послушницы – пока мы рассекали коридор – услужливо склоняли головы и – опосля – прятались в спальнях. Ян захлопнул за нами кабинетную дверь, а ключ – в который раз во время бесед – скормил кубку на столе. Поставил меня по центру комнаты и оглядел. Обошёл, прищурился, вновь обошёл. Оглядел.
– В чём проблема, Отец? Ищите изъяны?
– Мне известен главный, – прошипел мужчина. – Теперь известен.
– Что напел наш таинственный гость?
Я шагнула к распахнутому окну и взглядом окинула тропу и ворота. Никого.
– Отойди, – рявкнул Хозяин Монастыря.
Ржание повторилось. Я посмотрела на покрытую зеленью часть сада, сквозь растительность которого выглядывала смольная голова лошади. Навострённые уши ловили посторонние звуки, ноздри раздувались; лошадь ударила ногой, и к ней подошёл неизвестный. Чёрную мантию разрезала белая рука – животному протянули угощение.
Ян велел скрыться и рывком задёрнул балдахин. Кабинет погрузился во тьму.
– И что же тебе напели таинственный гость и его лошадь? – улыбнулась я. – Отчего лицо твоё грустит, Отец?
Пальцы сжали челюсть: осмотрел. Заглянул в глаза и причмокнул.
– Думаешь, добротный ли товар? Не прикасайся, Ян. Мне неприятно.
– А так?
Он перехватился за горло и подтянул к себе.
– Так приятно?
– Тебе известно лучше, Отец, – ответила пренебрежительно, хотя секундой ощутила тревогу. Общаясь с лжецами, перенимаешь их повадки; скрывать и утаивать – основа общения и порядка. – Мы одинаковы, Ян, – говорю я. – Разница лишь в одном: под солнцем тобой отхожено больше лет. А так мы одинаковы.
– Ничего ты не знаешь, вот и молчи.
– И тебя это раздражает и привлекает одновременно. Мы с тобой, Хозяин Монастыря, одной породы.