– Прекрасное блюдо, Амброзия, ты подала нам вчера. – говорит Гелиос, встретившись по утру с поварихой.
– Благодарите вашу супругу, господин, – легко улыбается женщина и незаметно откланивается.
Гелиос медленно оборачивается и спрашивает:
– Как давно?
– Давно, учитывая, что вместе мы недавно, – забавляюсь я.
– Не останавливайся, – смеётся мужчина и отъезжает по делам: я же остаюсь присматривать за домом. – Буду к ужину.
Тело моё прилипает к стеклу в гостиной. Как бы мне хотелось снабдить тоскливые неразговорчивые вечера прогулками по саду, но я опасалась возможной встречи с глупым садовником, которые дела свои оставлял уже к обеду, однако жил в домике прислуги неподалёку от нас и потому, завидев, мог настоять на незаслуженном разговоре. Ошибкой моей во всей этой ситуации было не сообщать о ней Гелиосу. Я боялась и стеснялась его беспокоить.
Он – скупой на эмоции, но не скупой на шутки – засиживался допоздна в кабинете, много читал и много писал, ругался на одни письма и хвалил другие, отправлял посыльных и принимал посыльных. Я не мешала и не вмешивалась; наблюдала и всегда находилась подле. Научилась подавать задумчивому лицу чай. Научилась уходить под тревожные переговоры. Научилась не видеть в зеркале Хозяина Монастыря, который настаивал на несостоявшемся поцелуе. Он был недостоин упоминания. Недостоин клана Солнца (Гелиос не подкармливал меня этой идей, однако ни разу не упомянул имени общего знакомого, а потому обозначил своё отношение к нему).
Мы не обсуждали произошедшее однажды, не обсуждали причину и последствия знакомства. Так просто?
Так просто Гелиос позволил мне ощутить себя равной ему (несмотря на то, что Ян напевал о статусе ниже, хоть и складом ума выше иных послушниц). Так просто Гелиос позволил мне ощутить себя равной им всем (несмотря на то, что молитвы земным богам нередко встречались в отчем доме).
– Ты женщина клана Солнца, – закладывал истины мой названный супруг. – Все они вольные и самодостаточные, не нуждающиеся в мужчине для раскрытия себя, имени и талантов. В клане Солнца никогда не было рабынь.
– И вот явилась одна, – прижгла саму себя.
– Не припоминаю в истории Солнца того факта.
– Ты купил…
– Свободу. Не человека. Это откуп, а не выкуп.
Я пожала плечами. Кажется, в тот день мной правила меланхолия (а, может, в зеркале вновь привиделся Хозяин Монастыря, шёпотом называющий меня послушницей).
– Невозможно купить человека с таким непокорным взглядом. О..! Да, с этим, Луна. Даже сейчас ты так смотришь. И на кого? На супруга… – он смеётся вопреки моему нетронутому эмоциями лицу. – Ты отравляешь, Луна. Медленно отравляешь. По венам твоим течёт яд, который отравляет и мужчин, и женщин, помяни моё слово.
– Тебе нравится выставлять меня особенной.
– Мне нравится говорить правду.
Расчёсываю гребнем волосы. Скоро подоспеет Гелиос. Я соскучилась, признаюсь.
Могу часами наблюдать за ним без лишних слов и вмешательств, а могу весь день провести на другом этаже с тёплой мыслью, что этажом ниже меня ожидает тёплый собеседник.
И скоро он вернётся: ввалится в дом со вздохом и падающей сумкой на комод, сделает комплимент ухоженным волосам и благоуханию на кухне, встретит меня за чашкой чая и рассматриванием сада через окно, позовёт ужинать и угостит леденцами и историями из жизни.
Удивительно, как человек привыкает к обществу другого. И дни Без кажутся не днями вовсе. Сегодня даже крохотные домашние заботы не добавляют мне настроения. Я мечтаю обмануть время.
Мимолётом вспоминаю Ману и её наставления:
– Ты знаешь себе цену, но отчего-то делаешь скидку. Ни один мужчина на свете не заслуживает этого, поняла?
Я кивнула, а женщина прихватила меня за подбородок и вцепилась глазами.
– Запомнила этот жест…? Не позволяй ему повторяться без твоего согласия!
Согласием же могут выступать не только слова. Движения, взгляды, вздохи. Об этом я узнаю позже.
– Показывай телом, птичка. Руководи. Не позволяй ни единому божку думать, будто он способен владеть тобой. Если, конечно, сама не пожелаешь подчиняться. Создай иллюзию. Пускай верит, пускай ощущает себя верхним.
– Ты пугаешь меня, – призналась я.
– Прости, птичка. Открываю глаза.
Гелиос возвращается ночью. Просыпаюсь от удара входной двери, сползаю с дивана, задремавши чуть ранее в гостиной, и иду навстречу немногословному супругу, что без приветствия и каких-либо слов ускользает на кухню.
– Я сам, не утруждай себя, – сухо бросает мужчина на моё преследование и, раскрыв оставленный на столе горшок, вычерпывает суп. Остывший. Много часов назад. Затягивает ложку и отбрасывает трапезу вовсе. Не желает говорить, не желает объяснятся. Не желает есть.