Берёт за руки и просит прислушаться:
– Просто запомни. Ты – приоритет, не вариант.
– Зачем ты всё это говоришь? – спрашиваю я у расстроенных глаз. – Не желаю разлучаться ни на секунду, если в голову твою забредает непричастность ко мне.
– В жизни случается всякое, солнце.
– Не желаю!
Противлюсь и вырываюсь, отступаю и заглядываю в отражение, словно бы ткани и блеск кожи беспокоят меня больше нашего притяжения. Гелиос уходит зажечь светильники, ударяет распахнутую балконную дверь, запрокидывает шторы и проверяет бокалы у изголовья кровати. Каждое его движение – отточенное, меткое, ловкое. Каждый шаг – обдуманный, спланированный. Что скрывалось в седой голове? Какие нити прошлого заставляли предостерегать и опасаться, выплёвывать одинаковые движения и шаги и вместе с тем хмуриться? Гелиос хорошо ориентировался в этой комнате. Ловлю себя на (ревностной?) мысли и предположении, с кем он и как часто мог являться сюда.
Однако же безразлично поправляю волосы, принимаю расслабленный вид и с былым задором вышагиваю к двуспальной кровати.
– Поберегись! Жена идёт спать.
– Не сомневаюсь, – мягко улыбается Гелиос. – Инструкция, Луна. Я закрою за собой на ключ, ты – погаси свет. Никому не открывай и в полемику не вступай даже через двери. Одобряешь?
– Здесь вообще безопасно?
Однако же соглашаюсь. Падаю на кровать и руками подкидываю подол платья: ткань летит вместе со мной, шёлк вырисовывает по контуру белоснежные крылья. Гелиос, избавляясь от ненавистного пропотевшего пиджака, делится планами: организует несколько встреч и договорится о подписании некоторых бумаг. Формальность и скука. Смотрится – перед выходом – в зеркало и получает мой опечаленный взгляд.
Прошу не уходить:
– Мне будет скучно без тебя.
– Я вернусь, – заверяет мужчина.
– Знаю! И толку-то от этого знания? Останься.
Лёгким шагом возвращается и, уловив в момент подъёма с кровати, напирает весом и губами. Хватаю за плечи и почти укладываю подле, но Гелиос в шёпоте бросает: «Не придумывай. Я скоро» и улетучивается обратно. Как скупо! И ненасытно. Нельзя оставлять поцелуи незавершёнными.
Ключ в дверном замке прокручивается и спальню обволакивает тишина. Избавляю себя от платья, а комнату от света и, прижавшись к шторам, выглядываю в окно. Некто из гостей торопится покинуть резиденцию Бога Жизни, некто – напротив – ещё только бредёт по дорожке. Сквозь наплывший к глубокой ночи туман удаётся разглядеть частицу неприкрытого деревьями сада: там проносятся молодые и безрассудные. Что подначивало их рвение? В чём заключалась суть?
Всё здесь было красиво и уродливо в один миг. Выбеленные стены дома не показывали гуляющую по коридору истину, не являли гной и рассаду болезней (духовных, в первую очередь).
Я слышу смех. Заливистый хохот, что берёт своё начало от дверей спальни и уносится вглубь дома.
Я слышу выбравшихся из потного зала мужчин – представительных и дымящих, решающих дела и судьбы; они замирают около фонарных столбов и обмениваются репликами и сигарами. Едва колышась, сбоку дома вываливается менее представительное лицо – ползёт к ранее описываемым. Ему хотят помочь, но – видят – напрасно: бедолагу рвёт под ноги.
Я слышу звон бокалов. Залы, расположенные внизу, являют поток нескончаемых звуков. Дом гудит и люди вместе с ним. Или же наоборот?
Ловлю себя на мысли о Хозяине Монастыря. Он тоже присутствует на вечере? А Ману? милая Ману…Не хотела бы видеть первого, но хотела бы пригреть душу и грудь второй. Прошло несколько месяцев с момента нашего последнего объятия. И с момента последней выкуренной сигареты.
Подхожу к зеркалу и заплетаю косу. Черничную, плотную. Ничьё лицо, кроме собственного, в отражении меня не беспокоит. То радостно. Однако не могу не отметить отстранённость Гелиоса. Как его понимать? Некогда брал, однажды владел, а ныне – даже прикоснуться себе не позволял без моего взгляда-разрешения. Каждый его шаг был аккуратен. Каждое действие – опасливо. Или вымерено? Он опасался? Или просто ждал сигнала?
В комнате пахнет мускусом. Понимаю для каких целей.
Гелиос так ловко зашёл в спальню: знал расположение каждой вещи и детали, знал куда смотреть и что делать. Сколько раз он здесь бывал?
Не думай об этом, Луна.
Ревновать к прошлому равно уничтожать будущее. Хотя ревности, признаюсь, во мне не было – глупое любопытство и ненасытное желание узнать, отчего сейчас Бог Солнца оставил меня одну.
Подбираюсь к кровати и, взбив многочисленные декоративные подушки, заваливаюсь под одеяло. Холодная ткань ложится на горячую кожу. Более ни единый возглас и смешок не угнетает и не отвлекает; я засыпаю. Во сне играет музыка и звенят бокалы, льются напитки и слепят люстры. Я иду по залу, что лишь удлиняется и набивается людьми, но не могу найти Гелиоса. Знакомых лиц в толпе также нет. Розовая шевелюра проносится перед глазами и велит смотреть внимательней.