Будит меня, по обыкновению, солнца луч, что пробирается сквозь примыкающие друг к другу шторы. Мысленно здороваюсь со звездой и лениво поднимаюсь; от кресла напротив исходит едва слышимое сопение.
Ох…Стоило подумать об этом раньше.
Обматываюсь простынёй и рвусь к Гелиосу, что – даже не раздевшись – спит. На снятый ботинок он удосуживается открыть один глаз, на второй – второй. Без энтузиазма и желания воспрепятствовать вопрошает, чем же я занимаюсь.
– Раздеваю тебя, что ещё, – хмыкаю в ответ, и пуговицы вместе с тем отходят в сторону.
– Для каких целей? – протягивает Гелиос. – Хороших?
– Очень хороших. Хочу уложить тебя спать. На нормальную кровать.
Думает.
– Там спишь ты.
– Больше не сплю, Гелиос, – говорю и смеюсь. – Ты совсем сонным не соображаешь, да? Вставай и падай.
И он заваливается на кровать. Должно быть, пришёл совсем недавно, если не успел отдохнуть и набраться сил. Или выпил больше, чем ожидал от самого себя. Нахожу бессмысленным продолжать разговор со спящим, однако предупреждаю о намерениях и прошу не волноваться. Простынь падает под ноги, а я уношусь в ванную комнату, дабы смыть липкую ночь в душном пространстве. Платье с трудом налипает на мокрое тело: по груди и бёдрам вырисовываются отличительные цветом ореолы. Отжимаю волосы и покидаю комнату.
Гелиос велел сторониться ночных бесед и прогулок, но ничего не говорил об утренних. Дом молчит и люди отсутствуют. Все отдыхают от продолжительного ночного кутежа.
Плитка в холле нагрелась – плавит босые ноги. Солнце прижигает сквозь распахнутые окна и откинутые гардины. Тюль танцует по ветру. Прислуга на выходе спрашивает о завтраке и напитках, но я отказываюсь; отворяют дверь. В тот же миг встречаюсь с улыбающейся через дубовые затворы звездой. Она теплом пригревает влажные волосы.
Решаю прогуляться до видимого из спальни сада. Ближе к многочисленным зелёным гигантам, что завыванием и цветами приглашают к себе, замираю у каменного парапета, за которым брошена пара лавок. Закрытые глаза приглаживает тем же дуновением.
Размышляю, отчего Гелиос предпочёл соблюсти дистанцию (или попросту ждал разрешения?) и остался в кресле. Что его смутило? Нагота и возможность близости вряд ли могли называться причинами, ибо и то, и то – уже не было тайной. В голову мне приходят слова Яна о том, что Гелиос предпочитает юных и незнающих; неужели такая мелочь (или всё же устойчивый, неуклончивый принцип) могли сказаться на нас? И следом приходят слова того же Яна о том, что количество партнёров важно лишь знающему, что он первый, партнёру.
Вдруг чей-то голос здоровается со мной и желает доброго утра.
Открываю глаза и с подозрением оглядываюсь: подле становится человек. И не мужчина, и не женщина – грубовато интересной внешности; у него длинная, тянущаяся с макушки, выбеленная коса и острые скулы, широкие глаза и узкий нос. Одежды чёрные; мантия покрывает костюм с проглядывающим воротом шёлковой рубахи. Выглядит знакомо…
Приветствую в ответ и отворачиваюсь, вновь подставляя щёки солнцу.
– Люди спорят о том, кто вы, – говорит незнакомец. – Чьей семьи, чьего рода.
– Очевидно, Солнца, – отвечаю я. – Об этом говорит моё имя, а о чём говорят люди – меня мало интересует.
– Они спорят, с какими намерениями вы овладели сердцем дома Солнца.
– С личными, – думается посмеяться мне.
– Очень смело! – восклицает незнакомец. – Не находите?
– Правда нынче зовётся смелостью? О, думается мне, каждый думает в меру своего нутра, характера и воспитания. Моей личной целью являются чувства. И сердце дома Солнца обменено на сердце Луны.
Забавная игра слов долго мусолится на языке.
Незнакомец пытается напеть следом: истинно ли я и со своей ли инициативой стала женой отнюдь немолодого господина. А я рычу в ответ, что предпочту дела семейные оставлять внутри семьи, однако – если так угодно – прошу обратить внимание на количество этих самых жён у этого самого господина.
– Вы одна, – вдруг улыбается незнакомец.
– Это ли не даёт исчерпывающего ответа на все ваши многочисленные и неуместные вопросы?
– Вы напрасно называете их неуместными. Люди в обществе отдают должное сплетням и новостям: им нравится делиться и обсуждать.
– Поэтому я не бываю в обществе, – подхватываю. – Нахожу эти дела чуждыми.
– Или потому, что сами далеки от высшего света? – колит некто, однако в ответ ударяется о молчание (удерживаюсь), хотя сам умолчать не может. – Помню на вас дивное алое платье.