– Нравлюсь? – бросаю следом. И с мнимым недовольством продолжаю: – Я травяной чай или книга с теснённой обложкой? Что значит нравиться? Я не могу просто нравиться! Я – апогей твоих чувств, Бог Солнца. Я – твоя Луна. Твоя Богиня.
– Мне помолиться?
– Обойдёмся без фанатизма.
– О, какое слово. Из словаря?
Хватает запястья, дабы не смела уходить, и любуется. Любуется в самом деле: ловит подчёркивающие блики и вычерчивающие тени.
– Не прогневай Богиню, – приказываю я.
– Иначе придётся замаливать грехи? Согласен, каюсь.
– Ты сдался, бог?
– Пред женщиной? – смеётся он. – Ну разумеется, а в чём вопрос?
Хочу поцеловать его, сбиваюсь. Сбивает – шум, извне. Из сада с криком рвётся молодая. Велит оставить, бросить, отойти. А волосы – кудрявые, воздушные, хмельные – стегают по плечам. Безумно место – резиденция; в мечтах о доме вопрошаю:
– Когда уедем?
А Гелиос:
– Сначала завтракаем или гуляем?
Спаситель
Её лицо грустит, а перспектива авантюры удручает. Не желает ни завтрака в зале, ни прогулки по саду.
– И то, и то, – задорно говорит девица, – предпочту исполнить дома!
Добавляю, что прибудем мы только к ночи. И – за неимением слуг – придётся готовить самим. Может, перекусим…? Луна извиняется, что нарушает мои планы и привычный порядок идущих дел, но место это дышит фальшью, грязью и стыдом, а потому она не в силах больше притворяться. Роскошь – не порок. Порочны люди.
– Мы не святы, – лишь уточняю я.
– Ты мой супруг, наш брак – святое.
Девочка отрывается к зеркалу и поправляет рукава и плечи. Я же замечаю цвет зелени у оборки платья. Она была в саду…была в саду, а потому расстроена и юбка потому в траве. Приглядываюсь к красующемуся стану: гордой выправке, смелому лицу, влажным, стегающим по пояснице, волосам.
– Мне не о чем волноваться? – спрашиваю я.
Однако уже волнуюсь.
Награждает продолжительным и удручающим молчанием.
– Твои волнения мне неведомы, – говорит девочка. Холодно. – Я не усмирю твою душу, если ей неспокойно.
Этим словам требовалась причина, этим эмоциям – следствие. Отвечаю:
– Ты в состоянии. Ты знаешь.
– Словами, Гелиос?
Оборачивается и кусается взглядом.
– Мне утешать тебя словами? Я понимаю, что вопрос твой не из воздуха возникший, а потому спроси по-иному! – словно бы обижается, что я не понимаю… – Спроси по-иному или переживай сам, внутри! Наберись храбрости и задай чёртов вопрос!
Отворачивается и заплетает волосы. Обыкновенно их заплетаю я. Не выдерживает и бросается в слёзы. Незамедлительно бросаюсь успокаивать. Луна порывисто объявляет, что не должна была этого говорить, не должна была хоронить тревогу, не должна была отталкивать и рычать. Собираю соль с покрывшихся румянцем щёк.
– Всё это место – грязь, и ты в её числе! – ругается Луна. – Как смириться с этим? Как смириться с мыслью, что ты во мне видишь целый мир, а другие видят шагающую подле плоть? Я слышу, о чём они говорят, думая, что ни единое слово на вашем проклятом полумёртвом языке жена-послушница не понимает.
– Я отходил под солнцем больше полувека, жена, – говорю я, – а потому смею заметить, что ни суждения, ни взгляды, ни тем более мысли посторонних меня не интересует. Всё блажь и напускная пыль.
– Тебя не задевает?
– Мне плевать. И тебе тоже, – улыбаюсь я. – Всего лишь свет от этих мерзких жёлтых ламп заставил усомниться, не страшно. Скажи мне, – выдавливаю следом. – Есть причина, по которой я должен истинно переживать?
– Если и есть – переживёшь, – прыскает ядом.
О, зря, Луна.
– Ты виделась с ним?
Напираю и прихватываю за руки, чтобы не убежала. Отступает спиной и лопатками прижигает дверь.
– Считаешь, у причины есть имя?
Не пугается, рычит.
– У твоей причины всегда одно имя.
– Кем ты меня считаешь? – обижается. – Эти жёлтые лампы ослепили и тебя? Считаешь, я сбегала на свидание с мясником, что продаёт женские тела подобно туши в лавке с нарочитым званием Монастыря?
Наклоняюсь и захватываю её некогда белоснежное платье, поднимаю ткань и являю позеленевший подол.
– Не желаю думать о тебе плохо и думать не буду, – говорю я, – но ты была в саду (сейчас же от моей компании отказываешься) и настроение твоё испорчено (не спорь). Какие догадки я могу строить?
Луна извиняется, а я отпускаю юбку.
Прошу, не могла ты наглупить, не могла…Ты умная девочка, Луна. Зачем ты так?
Вздыхает и припадает к груди. Молчит.
Зачем ты так? Что сделала? Отчего плачешь?
За секунды всё в голове переворачивается, всё скручивает – тело, нутро, мысли. Не могла ты сглупить…