– В чём же проявляются эти черты? – усмехнулась Джуна. Её жуткий оскал хотелось схватить.
И я схватил. И протянул в ответ:
– Разбалованная и уставшая от неспособности впитать ещё больше благ стерва.
Сжал кулак на горле, чтобы заглянуть в отрешённые глаза.
– Твоя беда в том, что бед нет и ты выдумываешь их самостоятельно. Тебе доступен весь мир, а ты зацикливаешь его на себе одной. Ты, богатейшая из кланов, сильнейшая из женщин в сугубо патриархальном обществе, красивейшая из сестёр и просто всех, кого я знал. В тебе столько потенциала, в тебе столько возможностей показать себя миру и – по желанию – изменить его, но твоё внешнее превосходство перечёркнуто твоим внутренним уродством. Либо же ты притворяешься и истинная Джуна мне незнакома.
Как вдруг Джуна пропустила слёзы. В который раз за последние дни? Как было на неё непохоже…Что я мог сделать?
– Не бойся, – сказал я, расслабился в лице и бросился к ней в колени. – Джуна. Джуна, ну посмотри на меня. Прости. Не бойся. Я сказал лишнего, не хотел.
– Ты не из тех, кто способен проронить лишнее. Всё от твоего сердца и мне там места нет, – страдала она и прятала солёные щёки.
– Не бойся, пожалуйста.
– Тебя я не боюсь, Гелиос, – сказала сестра. – Боюсь твоего гнева.
– Разве же я давал повод страху и слезам?
– Ты хлад, а мне ведомо лишь одно: бояться нужно гнева терпеливых.
– Ты моя сестра.
– Однако же это не помешало тебе сказать, что было сказано. Да и за одну сестру другой ты пренебрегаешь.
– Почему ты рвёшься выделить себя, обособить, исключить? Всё время.
– Не исключаю. Подчёркиваю, – спорила Джуна. – Чтобы ты наконец обратил на меня внимание.
Я замолчал, отказываясь в то верить.
– Так просто, правда?
Молчал дальше.
– Скажи, что ненавидишь меня, – просила сестра. – Скажи хоть что-нибудь.
Отошёл и бросил:
– И почему ты ждёшь от меня огласки каких-либо чувств? Всё время. Чего желаешь? Чего ты хочешь?
Джуна оскалилась и выплюнула:
– Тебя.
– Нет.
– Так просто, правда?
– Ты ошибаешься.
– Не знаю, когда это началось.
Джуна опустила взгляд:
– Хоть раз посмотри на меня не как на сестру, которую следует опекать.
– Но ты такова.
– Мне мало. Ты сам сказал. Я эгоистичная. Я жадная. До тебя – сверх. В особенности. Но твоё время и думы последние годы – целые годы! – отданы Стелле, обо мне ты даже не вспоминаешь.
– Ложь. Каждый из клана в моей голове каждодневно.
– И этого мне мало. Пребывать в мыслях? Я хочу большего.
Я поднялся с колен и сделал неспешный круг по кабинету. Сбивчиво, отстранённо.
– Прости, – сказала Джуна, но я не слушал; не вслушивался. – Мне не следовало говорить, не стоило признаваться. Мыслям свойственно – подобно чувствам – перегнивать в душе, если вовремя не взбить почву.
– Ты ошибаешься.
– Касательно?
Последней мысли или признания?
Мог ли я утешить её неспокойный нрав? Мог ли исключить конфликты Джуны с иными в семье? В чём вообще было их основание? В примитивной ревности? Джуна не примитивна.
Я отошёл и закрыл дверь; золотая ручка провернулась.
– Что ты делаешь? – спросила сестра.
Что ты хочешь.
Расцепил пуговицы и, подходя, успел сбросить рубаху с плеч. Разума в том было мало, но разум не подчинялся взгляду Джуны; её грустные глаза роняли к ногам, её злые глаза провоцировали напасть, прижечь, унять – силой; она кусалась – мне нравилось. Это неправильно.
– Какого, Гелиос? – прорычала Джуна. – Даже сейчас, – плюнула сестра, – ты желаешь быть хорошим и угодить всем. Но мне не надо угождать, ясно?
– Замолчи, – сказал я и склонился к ней, выбираясь из одежды.
– Иди ты! – крикнула она и толкнула, схватила упавшую на пол рубаху, от досады смяла её и запустила в меня. – Ненавижу!
– Теперь я тебя не понимаю, – сказал я.
– Убирайся. Прости катись к чёрту. Уходи!
И я ушёл. Пришла она. Вернулась, когда солнце влипло в горизонт и земли резиденции погрузились во тьму: забралась на кровать и села к коленям.
– Тебе не спится? – спросил я. Осадок ссоры пребывал комом в горле, но не мог повлиять на нас в целом: на наши привычки, традиции и желания.
– Сон для спокойных.
Я зажёг лампу и рухнул обратно в постель. По комнате растёкся тёплый свет.
– Рассказывай, сестрица.
На ней была кремовая сорочка: тонкая тесьма держала аккуратную грудь. В отличие от иных сестёр природа наградила Джуну не красотой редчайшей, на любителя, а сделала истинно желаемой. Потому к лицу и телу прилагался в наказание характер.