Сестра поспешно оправилась от волнения, досады и – нисколько не ошарашенно (хотя переживая бурю внутри) – ответила:
– Боюсь, споткнусь о родительскую спальню. Ты постарался, голова кружится.
Обернулся и посмотрел на неё. На такую изворотливую, токсинами полную, равную сигаре, дурману, гипнозу. Она знала, как одними и теми же словами ранить и исцелить. Она знала, что и когда говорить. Она знала, когда приластиться, несмотря на то что ластиться не любила.
В отличие от молодой жены, которая награждает меня тёплым взглядом и обращает его вновь на виднеющийся по горизонту Полис. Вибрации гудящего города слышны под авто, что режет сухие тропы.
– Останови машину, – просит Луна.
– Что-то случилось? – уточняю я.
Ответом не награждает, значит, вопрос можно не повторять. Игра начинается. Ветер ласкает выпадающие из причёски пряди, чёрное полотно стегает по плечам. Жена закидывает ногу на ногу и отдаёт любованию бархатную кожу бёдер.
Если не послушаться Луну, ей придётся адаптировать свой неясный, в секунду выдуманный план. А он у неё точно был; свежий ум, внимая огням Полиса, выстраивал конструкцию происходящего ныне. Пускай фантазирует, пускай изворачивается. Ей придётся сказать что-либо ещё и выдать себя.
Но она ничего не говорит. Не выдаёт. Лишь прихватывает юбку от платья и мгновение спустя оказывается у меня на коленях. Выглядывая над плечом, останавливаю машину и хочу отругать, но вижу ничем не тронутое лицо и слышу никак не взбудораженную интонацию:
– Я же просила остановить.
Ответить было нечем.
– Спасибо, – улыбается девочка.
Меня только что обыграли?
Она видит напряжение во взгляде и внимает напряжению в мыслях, а потому подкрадывается осторожно.
– Ты хотел опоздать, – говорит Луна. Убедительно. Так убедительно, что я почти верю в собственное никогда не оглашаемое желание.
Не удерживаюсь и сдаюсь под девичьим станом:
– У меня есть причина?
– Всегда одна.
От Луны пахнет маслами, с которыми она купается, но ничего не перебивает её естественного запаха. Отпускаю руль и обвиваю женскую спину. Луна влипает ласковым взглядом и, не теряя контакта глаз, расслабляет ремень на брюках. Качаю головой, подразумевая «не сейчас». «Сейчас» велят девичье сердце и девичьи руки: обхватывает ладони и направляет пальцы в себя. Выдыхает в губы и улыбается. Только сейчас.
Я зашёл в спальню Джуны. Девочка лежала на кровати, сминая под собой простыни, и плакала (за последние несколько дней она пролила все накопленные за несколько лет слёзы). Дверь в ванную комнату была распахнута – горел свет, бежала вода. Рвотный позыв отлучил сестру и вернул мгновение спустя.
– Тошнит? – спросил я.
– Как ты догадлив, – съязвила Джуна.
Её укол позволил не подступать медленно и не готовить морально – я ударил правдой:
– Мы родные друг другу.
– Как ты догадлив! – громче повторила Джуна и лотосом подобно села на край кровати. – Серьёзно, Гелиос? И с этим ты пришёл?
– Ты из клана Солнца, – подытожил.
– Серьёзно? – съязвила в очередной раз. – Я знаю. Я знаю, что ты мой брат, а наши родители – родители нам обоим. В чём проблема?
– Помнится, ты не была уверена в родстве.
– И сомневалась, и не сомневалась. Этого не объяснить, Гелиос.
Вздохнула.
– Возможно, искала оправдание своей природе, своему нутру. Возможно, искала оправдание желанию лечь с тобой. Почём мне знать? Я устала думать, устала анализировать и оценивать каждый свой шаг – хочу шагать и не смотреть под ноги.
– Клану Солнца следует выбирать почву.
– Ты всегда Гелиос, – посмеялась сестра. – Но я наплевала на нашу кровь – крови оказалось мало, – сказала Джуна и пожала плечами. – Мне захотелось твоего тела – я думала, таким образом взберусь в душу. Ужасно. Я ужасна.
В глазах застряла следующая порция слёз.
– Я совратила собственного брата. Не отнекивайся, так и было. Каждое моё слово, каждый шаг, каждый взгляд – были намерены. Я добилась своего. Тебя.
– И тошнит тебя тоже от этого?
– Вполне, – согласилась девочка.
– А твой личный слуга не мог одарить тебя своим продолжением?
– Гелиос, мне достаточно лет, чтобы не залететь от любовника, – хмыкнула Джуна. – А слова-то какие ты выбираешь. Вечно со своим чёртовым старым наречием, половину слов оттуда набрал. А я вот не знаю его. Не знаю! Хочешь что-то сказать?
И я велел заткнуться. На старом наречии.
– Уверена, ты проклял меня, – предположила Джуна (все беседы с ней напоминали борьбу и агонию). – Или отправил в промежность. Верно? По твоей мерзкой ухмылке вижу, что права.