Алексей Константинович Толстой
Душистые ветки акации белой. (Стихи)
* * *
6 октября 1856 г., Петербург.
…Знаешь, – хотя это приятно и хорошо, но мне часто мешает легкость, с которой мне дается стихотворство; когда я что-нибудь пишу, у меня всегда складываются 3–4 редакции той же мысли, той же картины, и мне нужно было бы свежее ухо, чтобы выбрать одну из редакций той же самой вещи, – и чем больше мне нравится мысль или картина, тем более я ее меняю и исправляю, так что иногда теряю чутье суждения.
Сегодня с утра я уже переменял и изменял «Ветку акации» так много, что я уже не знаю, что надо оставить и что надо выбросить из разных вариаций, которые я написал; когда лист бумаги исписан и весь перечеркнут, я переписываю заново, начисто, и через несколько времени новый лист так же перемаран и перечеркнут, как первый…
…У меня есть еще несколько вещей, относящихся к Крыму, которые я начал во время нашего путешествия. Одни хорошие, другие слабые, но они все добавляют цельность картины, и оттого я не решаюсь их уничтожить…
Из письма А. К. Толстого С. А. Миллер
КРЫМСКИЕ ОЧЕРКИ
1
Над неприступной крутизноюПовис туманный небосклон;Там гор зубчатою стеноюОт юга север отделен.
Там ночь и снег; там, враг веселья,Седой зимы сердитый богИграет вьюгой и метелью,Ярясь, уста примкнул к ущелью
И воет в их гранитный рог.Но здесь благоухают розы,Бессильно вихрем снеговымСюда он шлет свои угрозы,Цветущий берег невредим.
Над ним весна младая веет,И лавр, Дианою храним,В лучах полудня зеленеетНад морем вечно голубым.
2
Клонит к лени полдень жгучий.Замер в листьях каждый звук,В розе пышной и пахучей,Нежась, спит блестящий жук;
А из камней вытекая,Однозвучен и гремуч,Говорит, не умолкая,И поет нагорный ключ.
3
Всесильной волею Аллаха,Дающего нам зной и снег,Мы возвратились с ЧатырдахаБлагополучно на ночлег.
Все налицо, все без увечья:Что значит ловкость человечья!А признаюсь, когда мы тамПолзли, как мухи, по скалам,
То мне немного было жутко:Сорваться вниз плохая шутка!Гуссейн, послушай, помогиСтащить мне эти сапоги,
Они потрескались от жара;Да что ж не видно самовара?Сходи за ним; а ты, Али,Костер скорее запали.
Постелим скатерти у моря,Достанем ром, заварим чай,И все возляжем на простореСмотреть, как пламя, с ночью споря,Померкнет, вспыхнет невзначай
И озарит до половиныДубов зеленые вершины,Песчаный берег, водопад,Крутых утесов грозный ряд,
От пены белый и ревущийИз мрака выбежавший валИ перепутанного плющаКонцы, висящие со скал.
4
Ты помнишь ли вечер, как море шумело,В шиповнике пел соловей,Душистые ветки акации белойКачались на шляпе твоей?
Меж камней, обросших густым виноградом,Дорога была так узка;В молчанье над морем мы ехали рядом,С рукою сходилась рука.
Ты так на седле нагибалась красиво,Ты алый шиповник рвала,Буланой лошадки косматую гривуС любовью ты им убрала;
Одежды твоей непослушные складкиЦеплялись за ветви, а тыБеспечно смеялась – цветы на лошадке,В руках и на шляпе цветы!
Ты помнишь ли рев дождевого потокаИ пену и брызги кругом;И как наше горе казалось далёко,И как мы забыли о нем!
5
Вы всё любуетесь на скалы,Одна природа вас манит,И возмущает вас немалоМой деревенский аппетит.
Но взгляд мой здесь иного рода,Во мне лицеприятья нет;Ужели вишни не природаИ тот, кто ест их, не поэт?
Нет, нет, названия вандалаОт вас никак я не приму:И Ифигения едала,Когда она была в Крыму!
6
Туман встает на дне стремнин,Среди полуночной прохладыСильнее пахнет дикий тмин,Гремят слышнее водопады.
Как ослепительна луна!Как гор очерчены вершины!В сребристом сумраке виднаВнизу Байдарская долина.