Бенюс смотрел мимо меня. Я проследил его взгляд, но не понял, куда он глядел.
— А почему ты не приходишь? — спросил я.
— Потому что война.
— А почему твоя мама…
— Война.
Бенюс повернулся и пошел назад, в избу.
Мама часто собирала узелок и бегала к Тракимене. Я — реже, потому что Бенюс не хотел со мной играть.
Осенью он не пришел в школу. И на дорогу не выходил, когда я проезжал на велосипеде. Однажды я встретил его — он шел домой с узелком, висевшим на веревке через плечо. В руке у него была палка. Он шел медленно и полосовал палкой придорожную сухую полынь.
Я соскочил с велосипеда, подождал его и спросил:
— Ты откуда идешь?
Бенюс остановился, повернулся ко мне лицом, и я заметил, что лицо у него узкое и серое, как пыль на дороге. Он мрачно смотрел на свои ноги, обутые в большие отцовские башмаки.
— Где ты был, Бенюс?
Он ничего не ответил мне, только потихоньку отвел за спину руку с узелком, от которого пахло хлебом.
Я поехал дальше, поднялся на холм и пустился назад, вниз. Мне хотелось покрасоваться перед Бенюсом. Пусть видит, как я здорово катаюсь! Не то что он — вправо-влево, на бок плюх!..
Я вовсю вертел педали, дергал звонок. Мне весело, радостно, смотри на меня, Бенюс!
Бенюс оглянулся и, когда я уже поравнялся с ним, быстрым движением сунул свою палку в переднее колесо. В тот же миг я перекувырнулся в воздухе и покатился в канаву. Бенюс хохотал. Но смех его был не тот, что прежде, когда окрестные поля так и звенели от этого веселого, заливистого смеха-колокольчика.
Я медленно поднялся. Бенюс замолчал, посмотрел на меня, на велосипед с помятым колесом и торчащими спицами. Он опустил голову, точно устыдившись сделанного, зажал под мышкой свой узелок с краюшками хлеба и пошел прочь в огромных стоптанных башмаках, шаркая, словно дряхлый старик.
С ободранного локтя капала кровь, но боли я не чувствовал. И мне не было жаль велосипеда. Я стоял на дороге и взглядом провожал своего друга, который шел кормить семью.
БЛУЖДАЮЩИЕ ОГОНЬКИ
Все. Я наконец решился. Сегодня же пойду. Я давно готовился к этому вечеру и уже не раз давал себе слово: «Завтра точно! Сегодня!» Но все никак не удавалось вырваться из дома. То одно, то другое. Зато сегодня, когда отец с мамой уехали на базар и вернутся только поздно вечером, я скажу бабушке, что сбегаю к Повиласу Но́таутасу за книжкой — он и впрямь сунул мой учебник в свой ранец.
Бабушка отпустила, но велела быстро возвращаться.
— Мя́шкис! — позвал я во дворе.
Маленький лохматый щенок с веселым визгом примчался на мой голос, и мы побежали.
День был пасмурный, в такие дни особенно быстро темнеет. Под кустами темными кучками лежало сгнившее от дождей сено, вокруг темнела осенняя пашня, колеи были наполнены водой. В воздухе еще чувствовалось летнее тепло, и мягкий туман ласково дышал в лицо.
Вот холм, вот тропинка ведет к подножию, вот дорога, вот еще тропка — эти места мне хорошо знакомы: я ведь каждый день тут бегаю в школу. А вот здесь мы повернем.
Наконец перед нами черной стеной встает лес. Я замедляю шаг, останавливаюсь посреди поля. Я слышу, как тревожно колотится сердце, как стучит кровь в висках. Облизываю пересохшие губы. Щенок Мяшкис тявкнул, и я так и обмер от страха.
Как тихо вокруг. Лес дремлет, спит себе преспокойным сном. Я даже чувствую, как он дышит, и мне чудится, будто рядом стоит косуля и это ее дыхание — теплое, отдающее мхом и прелой травой.
Я сажусь под сосной и вглядываюсь в темнеющую передо мной массу леса. Мяшкис жмется к моим ногам. Я беру его на руки, потом сажаю под куртку, и он сидит там, высунув голову наружу. То лизнет руку, то куснет за палец, совсем легонько и не больно.
Я всматриваюсь изо всех сил, до боли и ряби в глазах, и вот я вижу ее. Вижу девочку в голубом платье.
Смотрю и вижу.
У нее было странное имя — Ирма. Я знал наших деревенских девочек. Их звали Мари́те, Альби́на, Ге́ня. А Ирм у нас не было, — я даже не решался вслух произнести такое необычное имя.
Ирма… Ха, вот это имя! Выдуманное какое-то, ненастоящее. Мы в школе тоже давали прозвища многим девчонкам. Геню, например, звали Растеряшей, Марите — Лохматой… Почти у всех были клички. А вот Ирма… Не знаю, кто это ее так прозвал. А может, это и не прозвище — она вся была какая-то не наша. Руткусы привезли ее из Каунаса. Это дочка сестры Руткувене; она потерялась, когда ее отец с матерью бежали от немцев. Теперь Руткусы ее подобрали и будут растить.