Он метнул в сторону учителя сердитый взгляд, и тот отошел в сторонку. Директор еще что-то спросил, но я молчал.
— Так я и думал, — злорадно произнес директор. — У барышни Глуосните не обучение детей в голове, а кое-что иное. Скажи, мальчик, учительница пропускала уроки?
— Она болела.
— Чем же это она болела?
— Собака ее…
— А сколько она болела?
— Один раз всего.
— Пятерок понаставила, а научить — ничему не научила. Садись!
Я посмотрел на учителя, который нас экзаменовал. Он стоял у окна и понуро глядел во двор.
«Ничему не научила… Пятерок понаставила…»
Сегодня я с утра околачивался возле школы, но не решался подняться на второй этаж, где были вывешены списки. Мимо пробегали мои новые знакомые мальчишки, с которыми мы вместе сдавали экзамены. Веселые, возбужденные. Их приняли. Они выдержали экзамены. А я?..
Моей фамилии в списке не было. На самом деле — не было, и все.
Неужели это она виновата, наша учительница? Никогда бы не подумал, что из-за нее я провалился. Я вспомнил, как она болела целую неделю и мы не учились. Потом она пришла, опираясь на палочку. Говорила, что собака ногу прокусила. Мне было жаль учительницу, и я спросил:
— Чья собака? Мы ее камнями…
— Это большая собака и очень злая, — отвечала учительница. Она повесила на доску карту и стала рассказывать нам о крестоносцах, которые когда-то нападали на Литву, истребляли народ.
Слушать учительницу всегда было интересно, а то, что она рассказывала, легко запоминалось.
— Вы пойдете учиться дальше, станете просвещенными людьми, — говорила она нам, когда мы кончили начальную школу.
Учиться… Что я теперь маме скажу? Как смогу посмотреть в глаза брату, которого не пустили в школу только потому, что отдали меня? Мол, один будет землю пахать, зато другой пусть учится.
Что я им скажу?
«Пятерок понаставила… Ничему не выучила…» Неужели это правда?
Телега была уже совсем близко. Я сел. Телега почти поравнялась со мной. Я увидел, что едут в ней фашисты с автоматами в руках. Один из солдат насвистывал.
Я встал и пошел по обочине. Опять бросил рассеянный взгляд на телегу и вдруг обмер от ужаса: там, окруженная солдатами, сидела она — наша учительница. В изодранном платье, с растрепанными волосами, на губах запеклась кровь.
«Учительница! — попытался выкрикнуть я, но никак не мог. — Учительница!»
Она заметила меня, и губы ее дрогнули. По лучистым ее глазам я догадался, что это была улыбка. Я стоял как вкопанный на обочине дороги и смотрел, как увозили нашу учительницу в цветастом ситцевом платье.
В мягкой серой пыли я заметил темную капельку. Потом еще одну. И еще…
— Учительница! — отчаянно завопил я, но она не услышала: телега была уже далеко.
Я помчался домой. Скорей, скорей! Я уже знал, что сказать маме, когда она спросит: «Ну как, детка?»
И брату, ему тоже, когда он спросит: «Что, сдал?».
ЧЕЛОВЕК
Снаряды проносились прямо над головой и разрывались где-то далеко, возле другой деревни. А иногда и поблизости, буравя в земле глубокие воронки. Днем и ночью напролет гремел фронт. Вторую неделю шли бои на Немане.
Жители покинули дома, погрузили свой скарб на телеги и потянулись в лес. Не то чтобы они думали, будто густая листва укроет их от пуль, — как-то смелее было сбиться всем в кучу и ждать. Да и от шоссе подальше, подальше от глаз отступающих немцев.
— Идут! Лошадей отнимают! — пронесся однажды слух по частому ольшанику.
Испуганный голос соседа, который возгласил эту новость, потряс нас куда сильнее, чем снаряд, разорвавшийся неподалеку.
Отец лежал под телегой на сырой траве. Было похоже, что он спит. Но он сразу вскочил и стал озираться, точно хотел собственными глазами увидеть все и убедиться, что голос послышался ему не во сне.
— Чего раздумываешь? От них жалости не жди! — воскликнул Андрико́нис, наш сосед.
Он сел на свою телегу и погнал лошадей по лугу в сторону речки.
У отца задрожали руки. Чтобы унять дрожь, он вцепился в кузов.
— Не стой ты здесь, — метнулась к нему мама. Она сняла вожжи с задка телеги и принялась совать их отцу в руки. — Не стой…
Тут мы увидели, как фашист отнимал у Андрикониса его пару буланых. Сосед размахивал руками, что-то разъяснял и не желал покидать повозку. Тогда немец прикладом автомата стукнул его в спину.
— Господи! — вскрикнула мама и повернулась лицом к отцу.