— Не веришь?
— Когда мне было столько, сколько тебе сейчас, я не только косил, а еще и навоз телегами таскал.
— Думаешь, я не могу?
— Где тебе…
Альбинас держался как бывалый косарь. Косовища он унес к хлеву, а там поставил их у стены, после чего снова, будто после невероятно тяжкой работы, подтянул штаны и пригладил вихры.
Дядя Чюжас, как обычно, первым делом заглянул в колодец.
— Хорошо вам — вода близко. А у меня — дна не достигнешь. Правда, вода — что твоя слеза.
Дядя заскрипел оцепом и вскоре вытащил ведро, в котором плескалась вода. Мама велела мне сбегать за кружкой, но дядя сказал, что не надобно, и, широко расставив ноги, наклонился над ведром. По его раздвоенной бороде вода стекала на землю.
— Добрая вода, — сказал он, отнимая лицо от ведра.
Альбинас тоже напился.
— У нас студенее.
Они вошли в избу и сели за стол. Мы уже отобедали, и мама собирала гостям что-нибудь перекусить. Дядюшка Чюжас толковал с отцом о хозяйственных делах, радостно отметил, что хлеба хорошо стоят. Потом осведомился, как его вервь.
— Шелк, а не трава. Густая, сочная.
— Десять возов будет?
— Пожалуй, поболее.
— Я, знаешь ли, не жалею, что прикупил луга. Одна беда — далеко.
— Да уж, не близко.
— Лучше бы ты пашни прикупил, — вмешался Альбинас, который все это время внимательно слушал беседу.
Дядя пожал плечами и с расстановкой проговорил:
— Может, не последний это клочок, поглядим еще, сынок…
— Пашни бы надо, да поближе, — настойчиво твердил Альбинас.
Отец откинулся на лавке, как-то криво улыбнулся и покраснел. Потом он тихо спросил:
— А про то, что фронт возвращается, слыхал, свояк?
— Говорят…
— Война закончится не в России. Запомни, свояк, мое слово.
Дядюшка Чюжас долго молчал, прищурив глаза, а потом вздохнул.
— Сам знаешь, каково мне приходится. Десяток гектаров супеси…
Дядя ел нехотя. Зато Альбинас уплетал за обе щеки да еще облизывался, и мне подумалось, что он небось дня два, а то и три куска хлеба не видал. Мама расспрашивала брата о том о сем, но разговор не вязался.
— Уж как копил, как все урезал, — произнес наконец дядя, разглядывая свои почерневшие ладони. — Уж трудился… Будет, думал… Не мне, так хоть детям достанется…
— Да ведь и есть, достаточно, — напомнил Альбинас, словно дядя вдруг позабыл, что не так уж он беден.
— Сегодня есть, а завтра что?
Возле амбара они насадили косы на косовища. Альбинас попробовал острие ногтем, несколько раз прошелся точилом. Он действовал не спеша, глубоко уверенный, что именно так все и делается. Я смотрел на него с досадой и завистью — давно ли мы с ним вдвоем бегали, стегали в болоте лягушек, рыли ямки, а теперь ишь, меня за малыша считает. А он сам, стало быть, взрослый. Ну, погоди, вот перерасту тебя и буду еще сильнее, тогда и не такую косу себе заведу. Не будешь тогда нос задирать.
— Только бы погодка не подвела, успеть бы убрать сухое, — направляясь к воротам, рассуждал Чюжас.
— Завтра, пожалуй, и я вам подсоблю.
— Спасибо тебе. Правда, мы с Альбинасом вдвоем как пойдем махать…
Они ушли к речке, где тянулись луга. Блестели на солнце, покачиваясь в такт шагу, их косы.
Дядюшка Чюжас впереди, Альбинас — следом.
Ольшаник скрыл их, а я все торчал у ворот. Я размышлял о том, как хорошо быть взрослым. Таким, как Альбинас. Косить с широченным замахом, идти за плугом, кидать на телегу снопы ярового. В распахнутой рубахе я стою, расставив ноги, обутые в деревянные башмаки. За шиворот набиваются колоски. Ну и пусть, даже щекотно. Вечером, когда над лугами встает туман, я иду к Швяндре мыться. Я не боюсь даже ночью прогуляться по двору, взглянуть на скотину. И псы деревенские мне нипочем. Иду себе, руки в карманах, а в окно смотрит… Марите или, например, Геня и думает: «Вот он, идет…»
— Сбегай, корову перегони…
Альбинас похваляется, будто в моем возрасте он все это делал. Правда, и я прихвастнул: будто бы я за ольшаником вместе с отцом косил. Чего уж там — взял косу, завел и ткнул прямо в землю. Отец изругал и косу отнял. Успеется, говорит. Эх, было бы мне уже четырнадцать! Я бы Альбинасу показал, на что я гожусь.
— Ты что, оглох? Корову, сказано…
Только сейчас я сообразил, что это мне мама крикнула. Я побежал на луг.
День угасал. Солнце кануло в багровую полосу на западе. Дохнуло прохладой, и от нее зашелестели матовые листья тополей. По двору пролегли тени, на траве выступила роса. Над лугом потянулся легкий туман, точно жидкий дымок от костра.