— Бери яблоки, самые крепкие.
Повилас приподнял поникшую ветку смородинового куста и что-то быстро схватил с земли. Он сверкнул на меня заблестевшими глазами.
— Видал?
Двумя пальцами он держал какую-то яркую вещицу.
Я подошел и в изумлении остановился:
— Авторучка?
— Самая настоящая! Точно такая, как у Струченка, помнишь?
— Дай посмотреть, — попросил я, но Повилас сжал пальцы и спрятал руку за спину.
— Чего ты там не видал? Ручка как ручка, — произнес он безразличным голосом.
«Раззява, последний дурак…» — упрекал я себя. И зачем только я позвал Повиласа и прямо в руки отдал такую замечательную вещь.
— Она моя, — заявил я.
— Твоя?
— Моя.
— Шутишь. Кто нашел, тот и хозяин.
— А где нашел? Не у нас ли в саду, не под моей ли смородиной?
Я даже ногами затопал, но все равно понял — не отдаст. В школе он всегда писал скрипучим пером, ниткой привязанным к палочке, и сейчас от счастья едва не плясал.
— А вдруг она испорченная, негодная? — спросил я.
— Еще чего! Небось сам немецкий генерал потерял, когда улепетывал.
Повилас сиял. Руку он все еще держал за спиной. Я не знал, куда деваться от досады. Так, ни за что ни про что, упустить?!
— Отдай, Повилас, не то… увидишь!
— Эх, и стану же я писать! Завтра. Как по маслу заскользит. Не веришь? Если генералу годилась, почему бы мне не попользоваться…
Вот как! Он еще и издевается!
Я кинулся к смородиновому кусту, принялся раздвигать ветки, шарить в траве. Но там валялись только гнилые яблоки, а больше ничего не было.
— Знаешь, кто ты такой? Знаешь? — Я захлебывался от негодования.
Повилас улыбался.
— Ты фриц! Ты мне больше не друг!
Он преспокойно выслушал эти обидные слова и осторожно попятился.
— Ладно, я пошел. Так и быть, дам тебе когда-нибудь написать диктант. Как по маслу заскользит.
— Что?! — Я весь затрясся: ишь добряк, даст на диктант!.. Ведь это моя ручка! Моя!
Как только Повилас повернулся, я подскочил к нему и стукнул кулаком по затылку.
— Вот тебе! Получай!
Повилас остановился. Я испугался. Мне было отлично известно, что ему ничего не стоит меня одним щелчком с ног свалить, он и не таких одолевал. Я помчался во двор.
Повилас не погнался за мной. Он стоял и только смотрел, как я бегу. Потом взглянул на свою руку, сжимавшую эту яркую вещицу.
— Хочешь — бери. Я же просто пошутил, а ты… — произнес он изменившимся голосом. — Я тут положу, смотри.
Я прижимался спиной к воротам. Я еще ни на кого руки не поднимал, и вот, на друга…
Повилас положил авторучку на толстую, раздвоенную ветку яблони, потом снова взял и стал вертеть в руках.
— Подумаешь, очень мне надо! Я и не такую…
Внезапно у него в руках полыхнула синяя вспышка, и раздался оглушительный взрыв. Повилас покачнулся, вскинул руки и упал под яблоней.
У меня все поплыло перед глазами — желтеющие осенние поля, сад, утыканная яблоками трава, Повилас… Меня самого куда-то уносило…
— Помню, Повилас, все-все помню, — после недолгого молчания повторил я и взглянул на лицо моего друга — все в щербинах, на черные очки, скрывавшие безжизненные глазницы.
СТРАХ
— Следи за пчелами, — каждый день после завтрака напоминает мне отец.
Все уходят: мама — на огород, отец со старшим братом — косить. Дома остаюсь я один. Правда, еще Рексик у подворотни. Он охраняет двор, а я стерегу пчел.
Пока зубы не сведет оскомина, уплетаю смородину, потом забираюсь на яблоню и сижу себе там. Босиком, в рубашке. Сквозь густую листву нет-нет да и мелькнет солнце, и по моим рукам, по лицу скачут желтые зайчики. Пахнет липовым цветом, болотным аиром, тиной. А пчелы так и снуют вокруг. Весь воздух прошит этими мелкими черными пульками. Я запрокидываю голову и гляжу наверх. Небо чистое, ни облачка. Вот было бы здорово, если бы хлынул дождь! Тогда спокойная жизнь — не зароятся. Все дальше день, когда отец скажет мне: «Зажигай дымарь, пошли…»
Я уже не раз помогал отцу на пасеке. И вынимать рамы из ульев, и новый рой сажать. На голове сетка, в руке дымарь, я весь потный, взъерошенный. Еще ужалит… В руку. Возьмет да и ужалит. Я смотрю, как пчелы ползают прямо по рукам отца. Вверх-вниз. Взлетают. Иная сядет, заберется под рукав. Отец как будто и не замечает их. Разве что вдруг взглянет на пчелу и скажет:
— И где только найти работницу старательней тебя? По пылинке, по крупице — глядишь, и соты полны. Ну, лети, трудись.
И белым гусиным пером он стряхивает пчелу с руки.