— Есть уже что-нибудь, Раму́нас? — раздается голос хозяйки. Она перешагивает через порог, в руке у нее ведро. — Вечер, а парит, что в котле. Не гроза ли идет? Ну-ка, погоди… Да ты уже немало понатер, — одобрительно замечает она и горстями ссыпает муку в ведро, которое она теперь животом прижимает к жерновому ящику.
Рамунас стоит. Обоими рукавами он вытирает лоб. В полутьме подвала хозяйка выглядит еще громаднее, еще выше и похожа на великана из сказки.
— Ты уже не маленький, Рамунас. Скоро приставим тебя к работе поважнее, — говорит она безразличным, чуть усталым голосом. — Ладно, беги, я сама поверчу.
У амбара Шпокас оглаживает, чистит двух вороных коньков. Кони прядают ушами, фыркают, бьют копытом землю. Застоявшиеся, неезженые давно. Если надо куда-нибудь отлучиться, Шпокас запрягает саврасую кобылку. Кобылка эта — кожа да кости. А пара вороных — откормленные, холеные, гордость хозяина. Только держит их сейчас Шпокас не в хлеву, а в темном мякиннике. И пароконную телегу столкнул в болото и утопил там. Шпокас — человек мудрый…
Рамунас опускается на порог, плечами упирается в косяк и сидит, обхватив руками колени. Хозяину на глаза он не станет показываться, а то еще заставит что-нибудь делать по хозяйству: то ли соломы в хлев натаскать, то ли телку напоить, то ли дрова под навес сложить. Рамунас устал, у него руки болят. Жернова, будь они неладны… Их зудение преследует его: жжж-брр… жжж-брр… Сейчас даже еще громче, чем в подвале.
Время уже довольно позднее, но темнеет очень медленно. Там, где село солнце, небо разгорелось заревом, а мелкие облачка в вышине вспыхивают, будто их лижет пламя. Где-то вдалеке летят самолеты; их не видать, но глухой гул сотрясает душный вечерний воздух.
Рамунас встал у ворот, задумался. Потом скользнул вдоль забора, перемахнул через него и — в сад. Налив еще кислит, но это не беда. Можно набить полный карман, а завтра с Сиги́тасом в лесу испечь.
Рамунас бежит по дорожке, а за ним вприпрыжку мчится пес Мяшкис. Мальчик тихо бранит его:
— Чего увязался? Ступай назад. Мне тут кое-куда надо сбегать, ну…
Мяшкис сел и постукивает хвостом по утоптанной дорожке.
Кто-то сидит под яблоней, у кустов смородины. Это Ми́ндаугас. Он заметил Рамунаса и торопливо спрятал руку за спину.
— Уж не за яблочками ли? — осведомился Миндаугас, толстощекий, важный хозяйский сынок.
— Очень надо! Я по нужде, на зады…
— А что, в «скворечнике» не нравится?
— Вонища.
— Ишь ты, барин…
— А ты куришь, что ли? — Рамунас торжествует: застукал Миндаугаса.
— На, можешь и ты потянуть, — неожиданно дружелюбно предлагает тот. — Давай, давай…
— Прошлым летом я как-то пробовал… Нет, неохота, — отворачивается Рамунас и от отвращения передергивает плечами.
— Надо привыкать. Эй ты, смотри не проболтайся матери, ладно? — просит Миндаугас, но до того властно, что получается приказание.
Дело в том, что он уже совсем большой, к тому же во втором классе гимназии, и кулак у него увесистый — это тебе не с Сигитасом тягаться. Сигитас — козявка против этого увальня.
— Мне надо худеть, вот я и курю. Как лекарство, ясно? Хочешь, яблок дам?
Что за щедрость! Миндаугас сам подбегает к дереву, хватается за ветку, трясет ее. Яблоки сыплются, как тяжелые дождевые капли. Э, нет, Миндаугас, видимо, что-то задумал. Вот он отпустил ветку, встал и уперся руками в бока.
— Раз по шее — за яблоко.
— Что?
— За каждое яблоко, говорю, один раз по шее.
— Знаешь что, таракан, положи-ка ты свою кислятину куда-нибудь…
— Кто, как ты сказал?
— Таракан! — Под босыми ногами Рамунаса дрогнула земля. — Тараканище! — еще громче выкрикнул он, убегая.
Возле дома стоял хозяин Шпокас — весь скрюченный, руки плетьми повисли, болтаются чуть ли не до самых колен. Он хмурился и глядел на небо.
С востока раздался рокот самолета. В мрачном небе пролетели черные неповоротливые грузные птицы. Туча поглотила их.
— У тебя глаз острее, ну-ка, кто там? — спросил он, когда Рамунас приблизился. В голосе Шпокаса послышалась тревога.
— Не разгляжу.
— Мал, а уже слеп. Я в твои годы…
— Да самолеты это… Гудят, как…
— Много ты соображаешь…
Не успел смолкнуть удаляющийся гул, как взвилась красная ракета, отрывисто залаяли зенитки. Как будто совсем рядом, под боком. Зенитки яростно заливались.