Рамунас присел на корточки и стал всматриваться в лесную чащу. Что это? Среди стволов мелькают фигуры людей.
— Немцы.
Сигитас выронил кнут.
— Ты н-не б-бо-ишь-ся?
— Еще ч-чего…
Немцы растянулись широкой цепью — прочесывали лес. Автоматы наперевес, темно-зеленые каски защищают голову.
— Эй-эй! — крикнул издалека один немец ребятам.
— Это нам, зовут. — Рамунас подтолкнул локтем Сигитаса. — Идти или нет?
— П-п-постой.
— Эй! — еще громче и сердито закричал немец.
Мальчики приблизились. Мяшкис тихо зарычал, изо рта у него закапала слюна.
Немец что-то спросил у ребят. Рамунас с Сигитасом помялись, пожали плечами и с недоумением поглядели на немца. Тогда тот стал показывать на небо, потом надул щеки и произнес:
— Пуф, пуф… бум, бум…
Сигитас помотал головой и промямлил:
— H-нет, м-мы к-к-коров пасем. М-мы…
Немец снова показал на небо, что-то провыл и начал размахивать руками, точно мельница крыльями.
Рамунас собрал весь свой запас немецких слов и старательно выговорил:
— Мы не ферштейн, и нихт нету…
Немец осклабился, стал показывать рукой на лес, потом ткнул себя пальцем в грудь, еще что-то спросил, махнул рукой и ушел за остальными, шаркая ботинками.
Мяшкис с лаем кинулся вдогонку.
— Я все понял, нарочно молчал, — сказал Рамунас и вздохнул облегченно.
— Ч-чего им надо?
— Спрашивали, где самолет упал. Пусть побегают, а я не ферштейн, и все!
Сигитас знал, что Рамунас может столковаться по-русски — научился у военнопленных, но то, что его друг и по-немецки кумекает, — это для мальчика оказалось новостью.
А Мяшкис увязался за немцем: бежит, громко лает, оскалил пасть.
— Мяшкис, Мяшкис, назад, нельзя! — крикнул ему Рамунас.
Пес как будто и не слышит его, лает еще сильней.
Вдруг Рамунас увидел, что немец остановился и поднимает руку. Мальчик почуял беду и бросился к собаке.
— Мяшкис!
— Не беги! — взвизгнул за спиной у него Сигитас и тут же спрятался за дерево.
Раздался сухой хлопок пистолетного выстрела. Пес взвыл. Вой этот разнесся по лесу, эхо подхватило его и повторяет на сотню разных голосов.
— Мяшкис, Мяшкис! — закричал Рамунас.
Пес стал вертеть головой, виться волчком на месте, потом лег на брюхо и медленно пополз к мальчику.
— Мяшкис, песик…
Мяшкис виновато поджал хвост и встал на задние лапы. По отвисшему уху у него катились мелкие бусинки крови. Пес смотрел на темные капли, которые быстро впитывались в сухой мох, потом вскинулся, залаял и снова лег.
— Мяшкис, бедняга, подстрелили тебя… — Рамунас стал гладить его и попытался было разглядеть рану, но пес не давался и отполз в сторону.
— За ч-что его? — подбежал испуганный Сигитас.
— За что… Догони да спроси, — сердито ответил Рамунас. Он отвернулся и исподтишка вытер глаза.
Мяшкис лизал кровь на своих передних лапах и жалобно визжал.
ПОД РАЗЛАПИСТОЙ ЕЛЬЮ
Мальчики нарезали прутьев, наломали еловых веток и устроили для собаки шалаш. Подстелили сухого сена. Мяшкис не переставая визжал, вздрагивал, но в шалаш полез и улегся там. Рамунас нашел у себя в кармане крошки хлеба, но пес и смотреть не желал.
— Угодили бы чуть пониже — и конец, — задумчиво произнес Рамунас.
— Мы бы закопали его под сосной.
— Под самой высокой, там, на горке.
— А крест поставили бы?
Тут Рамунас встряхнул головой, точно со сна.
— Дурак! Мяшкиса хоронишь? А березовой каши не хочешь?
Сигитас боязливо отбежал. Лучше не ждать, пока Рамунас повалит на землю. Вот прибавил бы кто-нибудь Сигитасу годика два, он бы иначе говорил с Рамунасом! А теперь… И почему он не родился раньше да не вырос повыше?
— Сигитас, иди сюда. Не будь ты знаешь кем… — приветливо, но твердо заговорил с ним Рамунас. — Сегодня ночью я сбегу. Точно. Пусть хоть веревками вяжут — не удержат. Возьму с собой Мяшкиса и дуну.
— С Мяшкисом?
— Не бросать же мне его! А хочешь, давай вместе сбежим. Нам ведь по пути.
Еще бы не хотел Сигитас бежать вместе с Рамунасом! Да с Мяшкисом! Только он сомневается, хорошо ли это — бросить все и тайком сбежать. А вдруг немцы…
Сигитас помнил, как это было: однажды к ним в городок нагрянули фашисты. Они ломились в дома, ловили мужчин и заталкивали в грузовики. Его отец, с недобритой щекой, встал от стола и сказал: «Я им служить не стану! Не пойду!» Он выскочил в окно и побежал к ольховой рощице. Но тут раздались выстрелы; отец остановился, качнулся и упал на грядку в огороде. Сигитас закричал страшным голосом, залился слезами, а потом еще долго не могли его успокоить. Страх и теперь временами так сжимает горло, что мальчик начинает заикаться, голос его прерывается.