Рамунас забылся. Все как-то отдалилось от него, ничего ему не надо, все безразлично.
Пить!
Долго лежал Рамунас на досках в сарае. Клочок неба в оконце. Вот сверкнула звездочка. Снова погасла. Во дворе тихо. Оконце без стекла, но все равно в сарае воняет плесенью, старым тряпьем. Где-то под полом скребутся мыши.
Рамунас лежал и безучастно смотрел в темноту. Вдруг до него донеслись осторожные шаги. Кто-то тихонько свистнул.
Рамунас приподнял голову.
Снова свист.
— Рамунас… Рамунас…
«Сигитас! Это Сигитас!» — дошло до сознания мальчика, и он вспомнил все: и летчика, и то, что он договаривался с Сигитасом встретиться на меже, под дикой яблоней.
Рамунас встал. Ноги заплетаются, в голове гул. Держась за стенку, мальчик кое-как добрался до оконца и влез на бочку с мукой. Привстал на цыпочки и дотянулся до крестовины окна.
— Сигитас!.. — Он не узнавал собственный голос — так скрипуче, сдавленно получилось у него это имя. — Сигитас, ты слышишь меня?
Шлепанье босых ног ближе.
— Ты? А я тебя ищу. Почему?.. — накинулся было Сигитас на друга, но сразу осекся. — Тебя Шпокас запер?
— Шпокас знает, — зашептал Рамунас. — Слышишь, Сигитас? Шпокас знает всё. Он знает, Шпокас…
— Что же делать, Рамунас?..
— Сигитас, беги к моему отцу. Скажи ему все. Пусть поскорей спрячет летчика… Слышишь…
— Рамунас, но ведь я… я не очень-то знаю… где это.
— Беги, Сигитас, беги. Возьми Мяшкиса. Он поведет. Мяшкиса возьми, слышишь? И скажи… Только поскорей…
Скрипнула дверь — Шпокас вышел из избы. Сигитас скользнул вдоль забора, в лопухи. Рамунас прижался лбом к железным прутьям. Ушел ли Сигитас совсем? Найдет ли дорогу?
Где-то прошумела машина, пронеслись самолеты, вдали громыхали тяжелые орудия. А здесь, за стеной, тишина, стрекочут кузнечики да гудят в листве тополей майские жуки. Вот тихо свистнул Сигитас, подзывая Мяшкиса. Пес тявкнул и помчался на зов. Значит, ушли.
Рамунас не почувствовал, как сами собой разжались усталые пальцы. Он упал на доски и отчаянно заплакал.
Земля подрагивала от далекой канонады, но мальчику казалось, что это его бьет озноб.
НОЧЬЮ
Шпокас не спал. Сидел у окна, дымил самокруткой, сплевывал на пол и угрюмо косился в сторону сарая. В сером ночном сумраке он различал дверь. Когда Шпокас запирал пастуха, он думал: «Подержу немного и выпущу, ну его». Но сейчас он ощущал в кармане штанов тяжесть металлического ключа и не мог встать с места.
— Ложился бы ты спать, — в который уже раз напомнила хозяйка. — Да брось вонь-то разводить. Не продохнуть.
Шпокас затоптал окурок, отошел от окна и сел на край кровати.
— Мало я в своей жизни натерпелся? — заговорил он. — Работал как вол, каждый грош берег. Теперь все прахом пошло. Таких коней отняли! Из самого сердца вырвали. Да где тебе понять…
Шпокас замолчал, словно ожидал, что жена поддержит его, но та только вздыхала.
— Или так… — продолжал он. — Придут русские, новый хомут на шею наденут. Тебе-то что, а я думаю… Как бы это подмазаться к этому… к партизанам — да бумажку от них какую получить… Мол, помогли, связь держали. Неплохой козырь, а?
— Вот ты почему хотел спасать русского! — изумилась хозяйка.
Шпокас тихо усмехнулся:
— А ты думала — из милосердия?
— А Рамунаса за что?
— Рамунас — звереныш. Так ему и надо. Помнить будет, покуда жив.
— Кого помнить? Тебя-то?
Шпокас как ошпаренный подскочил на постели, замахнулся кулаком.
— Ты… ты… — Он повалился на лавку, растворил окно.
Оттуда тянет ночной легкой прохладой, обдает свежим запахом росистой травы и зреющих хлебов. От сеновала волнами исходит крепкий сенной дух. Далеко на востоке гремит канонада.
Шпокас поспешно захлопнул окно, затеребил волосы узловатыми, загрубелыми пальцами. «Эх, не выследил Миндаугас до конца, побоялся… Да и страшновато: как подойти, как заговорить? Еще пальнет, чего доброго. У, гаденыш-пастух… Сходить, потрясти его еще — авось уломаю. Да разве от него добьешься толку? Сколько колошматил — ни слова. Лучше не связываться».