Правая рука Дату привычно лежала на затворе автомата. В маскхалате разведчика, облегающем его мускулистое тело, он был гибок и осторожен, как рысь. Его спину привычно прикрывал дальний родственник по жене – Хусейн. Он хорошо ориентировался, так как эти места были знакомы ему с детства. Вон там, за крутым берегом Терека, когда-то стоял их дом, который был уничтожен русскими танкистами год назад. Чем он им не понравился, он не знал до сих пор. Под обломками дома погибла вся его семья: отец, которому было восемьдесят восемь лет, жена Марьям и двое его детей: дочка Сулима и сын Руслан.
Хоть это и свой берег Терека, но в «зеленке» в любую минуту можно было легко столкнуться с русскими, которые увеличивали количество постов на ночь. Напротив его разрушенного дома сейчас находилась одна из застав русских, а в метрах трехстах правее размещался их учебный центр.
Далеко позади, осталось их родовое кладбище, на котором лежали все его родственники, в том числе и те, кто погиб, защищая эти земли от русской армии еще в те далекие времена, когда их народ был гордым и свободным. Он вздрогнул, услышав недалеко от себя хруст ветки. Он упрекнул себя, что надолго отвлекся в мыслях от полученного накануне вечером задания. В «зеленке» на Тереке победа лишь за тем, кто первым заметит своего врага.
«Все внимание – лесу, – подумал он, снимая с курка автомата палец. – Здесь за каждым кустом может таиться смерть».
Он сделал еще несколько шагов, и его нос уловил сладостные запахи тутовника, диких яблонь и груш.
«Весна», – невольно отметил он про себя.
Его рука его по-прежнему крепко сжимала рукоятку автомата. Он повернул ствол автомата вправо, влево. Где гуще заросли, там и опасность. Слух Дату был напряжен, как у первобытного человека, ловящего каждый шорох. Сейчас, несмотря на то, что он был на своей родной земле, он не защищался, а сам искал своего противника.
Дату гордился своей командирской выучкой. Да и как не гордиться? После окончания Рязанского воздушно-десантного военного училища его направили в Афганистан. Там, в условиях войны, он сделал неплохую карьеру: через три года он уже был начальником штаба батальона, на груди его сверкали две медали и орден. «Сокол Чечни», как его называли на родине, Дату приобрел боевой опыт, воюя в Афганистане, где терял товарищей, побеждал врагов, матерея в нелегких знаниях о войне и жизни.
Тишина в «зеленке». Воздух упруг. С той стороны, из-за Терека, к берегу которого они вышли, слышен один выстрел, другой.
«Ветер в нашу сторону, – удовлетворенно подумал Дату, – значит, они сейчас прислушиваются к этим выстрелам и не обращают никакого внимания на нас».
Он достал из футляра бинокль и стал внимательно рассматривать блок – пост русских. Дату оглянулся и довольно прищурился. Лежавшая в стороне «зеленка» надежно скрывала еще троих его бойцов. Он твердо знал, что они не выпускают командира из поля зрения и готовы в любой момент прийти на помощь.
«Хорошо замаскировались», – подумал он, стараясь отыскать хоть одного из них.
Неожиданно на него из кустов вышел старик-рыболов. Они оба застыли на месте, боясь сделать лишнее движение. В ту же секунду из темноты выскочил Руслан и, повалив старика на землю, уперся большим ножом ему в горло.
– Старый ишак, ты, что здесь делаешь? – прошипел ему в ухо Руслан. – Сейчас я тебя зарежу.
– Не убивай меня, сынок. Я кричать и звать на помощь не буду, – дрожавшим от страха голосом прошептал в ответ старик.
Однако это не спасло. Руслан ловко полоснул его по горлу своим остро отточенным ножом. Фонтан крови вырвался из перерезанной артерии, окрасив зеленую траву в красный цвет.
«Зачем нужно было отнимать у старика жизнь?», – как бы, между прочим, подумал Дату и удивленно посмотрел на боевика.
А затем, словно внезапно прозрев, понял, что физическое унижение этого человека – тоже война.
«Все против нас. Все российские газеты кричат о нашей жестокости, о том, какие мы волки, и расставляют капканы, тем самым укрепляют нас в грехе самолюбования и нераскаянности. Засады на дорогах, это страшный грех тела, – почему-то вспомнил он древние мусульманские заповеди. – А вот питаться за деньги, полученные в результате разбоя, грабежа, воровства, – это грехи живота».
От этой мысли, ему почему-то стало смешно. Этому способствовало и то, что в десяти метрах от него, завернувшись в плащ-палатку, спал часовой. В метрах пятидесяти, за рядом колючей проволоки, стояли нужные им КамАЗы.