Владимир Аренев
Душница
Часть первая
В четверг у Курдина умер дедушка, это все знали. До конца недели на уроки Курдин не ходил, а в понедельник опоздал на геометрию. Классная его пустила, слова не сказала. Он сел рядом с Рыжим Вадей, а дедушкин шарик прицепил сбоку, на крючок для портфеля.
Шарик был здоровский. Серебристый, с тонкими чёрными прожилками, и громадный, как арбуз. Под «хвостиком» у него висела кожаная ленточка. На перемене Курдин дал её рассмотреть всем, кто хотел. Сашка тоже посмотрел. Имя дедушки и даты на ленточке были серебристые, в тон шарику. И цепочка светлая. Курдин её из рук не выпускал, намотал на запястье и всё время как будто невзначай двигал туда-сюда: поправлял.
— Ну и что, он с тобой разговаривает? — спросила Жирнова, зачем-то шёпотом.
— Балда! — отмахнулся Курдин. — Первые девять дней они не разговаривают. Это потом… и то — если о них постоянно заботиться. И не со всеми подряд, только с теми, кто тонко чувствует; со взрослыми вон — редко когда.
— Ага, — поддакнул Вадя, — мне Колька Шепелявый рассказывал, ну, с Песчаного двора. Его сеструха месяц за бабкиным шариком ухаживала. Каждый день по часу книжки читала, разговаривала, музыку ей крутила, вальсы всякие. Прислушивалась, аж краску с шарика ухом стёрла. Вот такое пятно… а бабка — ни слова! Зато у Макса из двадцать шестой дядю машина сбила. Так он ему потом советы давал всю дорогу. Макс родаков еле упросил, чтобы отвезли в душницу, и он…
Курдин перебил Вадю:
— Фигня! В душницу раньше, чем через год, только совсем нищие своих отдают. Ну, или дикари какие-нибудь. — Он многозначительно повёл бровью, глядя на Сашку. Тот почувствовал, как наливаются багровым уши.
— Это ж, — добавил Курдин, — не всем доступно: уважать своих предков.
Не обошлось бы без драки, да прозвенел звонок. На большой переменке Сашка проигнорил собравшуюся вокруг Курдина толпу. Пошёл во двор и съел бутеры, потом сидел на скамейке; пахло прелой листвой и жареной картошкой из дома напротив, и он просто думал о разном. Про Курдина почти не думал.
Видел, как возвращались после столовки девчонки из параллельного «Б». Новенькая шла вместе с Гордейко и Сидоровой, что-то им рассказывала. Гордейко хихикала, потом заметила Сашку и помахала ему рукой. Новенькая даже не оглянулась. А Сидорова обернулась и показала ему язык. Дура.
После уроков он задержался в вестибюле. Сел у окна и рылся в портфеле. Курдин во дворе опять хвастался дедушкиным шариком. Новенькая с Гордейко и Сидоровой тоже подошли и слушали.
Сидорова увидела, что Сашка на них смотрит, и зашептала, прикрывшись ладошкой.
Сашка отвернулся, застегнул портфель и вышел во двор. На Курдина и толпищу даже не глянул. И когда Гордейко засмеялась, не обернулся.
Можно подумать!..
Дома никого не было. Он включил телик и решил, пока светло, нанести камуфляжный узор на морпехов. Как раз до завтра высохнут, и можно будет заняться мелкой прорисовкой. Вполуха слушал «Первый образовательный», что-то про эпоху Василия Бездетного. Когда показывали реконструкции боёвок — смотрел, конечно; отвлекался.
Из всего набора успел сделать только двух солдатиков.
Зазвенели в замке ключи, хлопнула дверь. Уже по тому, как громко и тяжело дышал дед, было ясно: он сегодня заглядывал в Дом писателей и сидел в буфете. Или был в редакции.
— Ничерта они не понимают, — проворчал он. Повёл широченными плечами, стряхнул с себя куртку и насадил на крючок. Пригладил ладонью-лапой остатки волос, фыркнул. — Мозги у них у всех набекрень. «Классики»!.. Вот, Санька, сидят они передо мной, жопами по стульям аж елозят, в рот заглядывают, но — ничерта не понимают. Я для них не поэт, Санька. Не поэт. «Борец с режимом», «узник совести» — вот что я такое для них!.. — Он скривился, как будто нечаянно раздавил клопа. — Ну, это ладно, — сказал уже другим тоном. — Это ладно. Как у тебя дела? Уроки сделал?
Сашка покачал головой.
— Сейчас буду. Тебе чайник поставить?
Дед, раздувая мохнатые ноздри, втянул в себя воздух.
— Опять? — спросил. — Опять?!
Солдатиков и краски Сашка успел ссыпать в ящик стола. Но запах-то остался.
Дед помрачнел и зашагал на кухню. Сашку, стоявшего на пути, отодвинул в сторону одним движением ладони. Не глядя.
Так же не глядя, стоя у раковины и набирая воду в чайник, сказал:
— Не маячь. Иди делай уроки.
— Деда, я…
— Иди.