— Вот, — кивнул тот. — Я ж о чём! Ты ведёшь себя так, словно ты — настоящий, честный, правильный, а все вокруг… погулять вышли, что ли. Принц среди обычных людей.
Сашка встал и отряхнул штаны.
— Пойду. — Он не собирался, но вдруг добавил: — Ты, можно подумать, другой!
Курдин расхохотался.
— В точку! Убил! — Откинувшись на подушку, он разметал руки и скорчил рожу — видимо, предсмертную. — Ладно, — сказал, отсмеявшись, — один-один. Чай-то допей, если я один весь выхлебаю — мне потом до ночи хромать туда-сюда по коридору, а знаешь, как больно…
— Сильно он тебя?
— Фигня, до свадьбы заживёт, — отмахнулся Курдин. — Ну так ты зачем приходил-то?
— Хотел поговорить с твоим дедушкой.
Курдин перестал улыбаться.
— Про своего деда, — объяснил Сашка. — Если, конечно, это реально. Он у меня последний в списке. Может… хоть он поможет чем-нибудь.
— Вон архивы, — Курдин кивнул на багровые тетради, — читай себе на здоровье. Про твоего там тоже есть… полно, вообще-то. Это я раньше думал, что они друг друга терпеть не могли. Пока не прочитал. Там… всё сложнее там, вот что.
— Я прочту. Но… мне бы порасспрашивать его. Хотя бы пару минут.
Курдин скривился. Вздохнул, почесал локоть.
— Мать меня убьёт. Реально.
— Я…
— Ты в туалет не хочешь?
— Нет, я…
— Ага, хочешь. Слушай тогда: выйдешь из комнаты, направо по коридору, потом направо же свернёшь, пройдёшь мимо двери, такой… напротив афиши «Горного эха», ну, увидишь, её легко найти… Да-а-а… так ты в неё не входи, не входи, слышишь — особенно если там кто-нибудь будет, ты сразу тогда иди дальше, повернёшь налево — там туалет. Ага?
Сашка кивнул, пытаясь сообразить, кого же ему так напоминает Курдин.
— Ну так иди, чего встал.
Снаружи было пусто и темно. Как, подумал Сашка, в коридоре какого-нибудь средневекового храма. Он медленно пошёл, глядя на стены. Афиши были самые разные, некоторые — в полстены, на всех — знакомая фамилия.
На многих — две знакомые фамилии.
Возле «Горного эха» Сашка остановился, как будто для того, чтобы рассмотреть получше. Напротив была дверь, вполне обычная, если не считать маленького цветастого половичка перед ней. Кто в собственной квартире перед одной из комнат кладёт половичок?
За дверью было тихо, он толкнул её, зачем-то вытер ноги и вошёл.
Пахло тонкими дорогими духами. В полутьме он увидел чей-то невысокий силуэт, шарахнулся назад, и только упершись спиной в дверь, сообразил: это его собственное отражение. Зеркало висело над столиком, по бокам — круглые лампочки, как бутоны тропических цветов. На стенах — фотоснимки, картины; вдоль стен, в стеклянных витринах, — какие-то нелепые вещи: засохший букет, воротничок, тусклая ручка с обломанным пером, чашка с трещиной, щербатая расчёска…
Перед зеркалом покачивался на светлом стебельке ещё один бутон. Серебристый, с тонкими чёрными прожилками. Снизу подвявшим листком — ленточка с именем и датами.
Сашка шагнул навстречу шарику, перебирая в уме все накопившиеся вопросы.
Шарик заговорил первым. Это были вполне отчётливые, хоть и приглушённые слова, и Сашка поначалу от неожиданности проглотил язык. Стоял ни жив, ни мёртв, а громадный полосатый бутон всё говорил, говорил, говорил…
— …несомненно! Хотелось ещё раз поднять тему… по моему скромному мнению… я — профи, я знаю… зритель, конечно, не всегда готов… сознательное решение… отказались от буквального следования тексту… Иные поражения дороже успехов… Автор зачастую сам не понимает, что и зачем пишет, его рукой водит… Я — коммерческий режисёр, это правда, но никогда не шёл на поводу у публики…
Голос то пропадал, то делался громче — казалось, кто-то бездумно поворачивает верньер радиоприёмника.
Сашка как-то сразу понял, что длится это уже не один час. Может, и не один день. Бесконечное само-интервью, вглядывание в собственный образ по ту сторону зеркала. Умножение личности на бездну.
Интересно, подумал он, отступая к двери, интересно, какая часть моего «я» сейчас всё это именно так воспринимает?..
Он протиснулся в коридор, даже не оглянулся по сторонам, есть ли кто рядом, и решил наведаться в туалет. Идти к Курдину был пока не готов.
Возвращаясь, Сашка снова задержался возле «Горного эха». На фоне изломанной, похожей на кардиограмму гряды, — человек с автоматом. Рисовал известный художник, Сашка часто встречал его работы на постерах и в журналах, но фамилию не помнил.
Стрелок зло скалился на Сашку, и зло скалилась тень стрелка: похожая на варвара, с растрёпанными волосами, с зазубренным клинком в руке. Сзади, в ущелье, вставало багровое солнце, и фигура автоматчика была вписана в этот пламенеющий овал. Уперев ствол в край овала, как будто пыталась вырваться за его пределы.