Мелодия зазвучала громче и вдруг оборвалась.
Сашка наконец узнал его. Узнал бы и раньше, да не привык слышать вот так: при людях, на свету.
Вокруг хлопали, многие встали. Сашка тоже хлопал, сунув папку между поручней.
Потом аплодисменты стихли, и в наступившей тишине кто-то из комиссии произнёс его имя.
— Ни пуха, — шепнул Лебедь.
Сашка отвязал от поручня дедов шар и начал спускаться, чувствуя, как покрываются потом ладони, как немеют кончики пальцев.
Про папку он вспомнил перед самой трибуной, но возвращаться за ней, конечно, не стал.
Им жали руки, хлопали по спине, поздравляли, кто-то из родителей согнал всех на сцену и щёлкал «мыльницей», и Сашка в конце концов уже не чувствовал ни радости, ни гордости, только безразличие и усталость.
Потом все оказались в фойе, гулком, освещённом ярко-жёлтыми лампами. Вместе со всеми Сашка двинулся к выходу, но вспомнил про папку, она, наверное, так и торчала между поручнями, это был повод, он крикнул, чтобы не ждали, и побежал обратно в зал.
Двери уже заперли. Сашка дёрнул пару раз за ручку, повернулся и зашагал к лестнице. Шар плыл рядом, почти невесомый. Мелодию уже не пел.
Встав на верхней ступеньке, Сашка смотрел, как расходятся ребята. Курдин шёл ровно, улыбался на прощальные выкрики, иногда махал рукой. Сашка вспомнил, каким Курдин был ещё в сентябре… и каким он сам был.
Завтра, подумал, нам обоим, наверное, влетит от классной. Победителей не судят и всё такое, но на предзащите-то я выступал совсем с другим докладом.
Почему-то Сашка был уверен, что и текст, который заносил в школу отец Курдина, сильно отличался от произнесённого сегодня.
Зачем так поступил Курдин, хотя бы ясно. А Сашка — зачем? Неужели только из зависти к его успеху?
Он хотел бы верить, что — нет. Что, например, — из стыда перед дедовым шаром. Или из уважения к дедовой памяти.
Так думали другие — те, кто сегодня поздравлял и восхищался им.
А Сашка не знал.
Все наконец разошлись, и он спустился, чтобы забрать куртку. Тётки-гардеробщицы недовольно зыркнули на него, они уже сами были одеты, одна, прижав подбородком платок, поправляла выбившиеся пряди, другая копалась в старой матерчатой сумке, чем-то шелестела. Сашка дождался, пока на него обратят внимание. Накинул куртку, застегнул молнию и вышел в темень.
Хорошо, подумал, что никому не пришло в голову меня дожидаться.
Но кое-кому пришло.
Фонари здесь были разбиты, все, кроме одного. Человек стоял прямо под этим, единственным уцелевшим, в лужице жидкого света, — и щурясь от дыма, курил.
Плащ на нём был всё того же синего цвета, как море на картинах Носинского.
— Здравствуй. — И едва заметный акцент тоже никуда не делся. — Я слышал твоё выступление.
— Как слышали? — удивился Сашка. — И кто вы вообще такой?
Незнакомец пожал плечами:
— Я был в зале, это не запрещается. — Он погасил окурок, огляделся в поисках урны и, не найдя ни одной, так и остался с окурком в руке. — Ты хорошо говорил. Наверное, ему понравилось.
— Кто вы такой? Я позову на помощь, учтите.
— У меня самолёт в пять утра. И очень мало времени. Всё время времени-то и не хватает… — добавил он, рассеянно сминая окурок пальцами. — Всегда…
Сашка отступил на пару шагов, убрал руку с шаром за спину, другую сунул в карман, к мобилке. Он не чувствовал угрозы со стороны незнакомца, но эта его манера изъясняться…
— Я знал твоего деда. Давно, в другой жизни. Когда попал сюда, хотел с ним поговорить, да, видишь, не успел. А завтра я улетаю. …Этого следовало ожидать, мы с самого начала знали, что этим закончится. Не важно. Послушай, Александр, я вряд ли сюда вернусь. И вряд ли у меня будет ещё одна возможность. Позволь мне с ним поговорить.
— С кем? — не понял Сашка.
— С твоим дедом.
— Но он же… — Сашка покраснел. — Он не разговаривает. Ни с кем, вообще.
Незнакомец рассеянно кивнул. Продолжал мять в пальцах окурок, на асфальт сыпались крошки.
— Ничего. Так ты позволишь?
— Я опаздываю… — зачем-то сказал Сашка. — Родители будут беспокоиться.
Незнакомец отряхнул ладони и очень аккуратно взял над Сашкиной головой шар за цепочку.
— Я отвезу, — бросил он. — К самому дому.
Сашка крепче сжал пальцы.
— Я…
Он не успел договорить. Цепочка вдруг рванулась прочь из пальцев, Сашка попятился и только потом понял: незнакомец и сам удивлён.
Шар дёрнулся ещё раз. И снова едва слышно начал напевать-бормотать ту самую мелодию.